|
Подписывайте, подписывайте! Вот так, все правильно, — добавил он, складывая листок пополам и пряча его в карман. — В этом, — он ткнул себя пальцем в то место, где лежала подписка, — практически нет особого смысла. Кроме одного. Вы же знаете, как презирают у нас так называемых стукачей. Но они обретают это имя лишь после разоблачения. А до того все эти люди, в большинстве своем весьма и весьма уважаемые, известные в обществе, честно и верно служат ему не за страх, а именно за совесть. Понимаете? Прежние жестокие времена, к счастью, прошли, закончились, канули в небытие. И слава богу! А вы, кстати, подумайте на досуге и составьте мне примерный список тех материалов, которые вам необходимы в вашей журналистской работе. Если среди них будут закрытые, мы посмотрим, что можно сделать, чтобы, так сказать, приоткрыть завесу, понимаете?
— Плата за страх… — с иронией заметил Зотов. — Я не заметил, чтобы вы чего-то испугались. Страх, как вы сказали, может появиться лишь в одном случае: если вам вдруг захочется рассказать кому-нибудь о нашем разговоре. Ну а теперь, я полагаю, мы можем обсудить с вами, Рэм Васильевич, обстоятельства, при которых вам удалось убежать от тех неизвестных, которые, по вашему мнению, хотели вас похитить… Надо, чтобы ваш рассказ генералу Грязнову выглядел максимально правдиво. Что мы чуть позже и проделаем.
КЛЮЧИ ОТ КВАРТИРЫ
Водитель микроавтобуса сообщил Грязнову малоутешительные сведения. Провожатого, прибывшего за Рэмом Васильевичем в редакцию еженедельника, никто толком не видел. Он позвонил снизу, из проходной, где у дверей висит внутренний телефон. Даже вахтерша не обратила внимания: тут же весь день толкутся, звонят кому-то, кого-то упрашивают, уговаривают, печалятся, и кто с чем — с жалобами, письмами… А машина? Да не видела она никакой машины! Окна в другую сторону выходят. И никто из редакции тоже не видел. А Рэм просто вышел, огляделся, кивнул вахтерше, спросил, кто за ним приехал, и вышел за дверь. Больше не возвращался. Сведения эти были насколько скудными, настолько и огорчительными. До такой степени, что Вячеслав Иванович распорядился немедленно отыскать домашний адрес Зотова и послать туда оперативников. Он почти не сомневался, что журналиста похитили. Зачем? А причину мог объяснить прежде всего тот факт, что разговор между Грязновым и Зотовым кем-то прослушивался. Только вот зачем? А затем, стало быть, чтобы с его помощью опередить возможные действия того же Грязнова и отыскать отсутствующие документы. Хотелось надеяться, что документы до сих пор не найдены. Кем? Такой вопрос даже и не ставился, тут, к сожалению, все ясно. Стрелка поиска указывала все время в одну сторону, в ту, где расположена контора, которая все меньше приязни вызывала у Вячеслава Ивановича. Понимая, что в сложившейся ситуации больше они ничего не получат, Грязнов приказал своим заканчивать работу, отпускать уставших людей, закрыть на все замки и опечатать квартиру. До того момента, пока не найдутся родственники покойного. Наверное, Турецкий найдет его мать в Петербурге. А вообще-то у Вадима Кокорина были друзья, приятели, коллеги наконец, которым, видимо, не должна быть безразлична память погибшего. Ну вот пусть на досуге сами и займутся ею. В смысле — памятью. Когда с помощью все тех же отмычек закрывали дверь, эксперт сообщил Грязнову, что на замках не обнаружено никаких следов от слепков или от грубой работы с отмычкой. Это означало, что вчерашние посетители владели ключами от этой квартиры. А где они их взяли? Может быть, у самого Вадима? Как только Грязнов спустился, водитель «форда» тут же протянул ему телефонную трубку. — Слушаю, Грязнов. — Вячеслав Иванович! — раздался неожиданно бодрый голос Николая Саватеева, которого он посылал на квартиру Зотова. |
