— Живой, мать вашу!.. Такую волю к жизни не у каждого увидишь… Теперь понимаю, почему он попросил развязать руки. Что же его так здесь держит?

— Пристрелить, господин майор? — скинул с плеч карабин подошедший полицай.

— Отставить!

— Ма… ся… — прошептал раненый.

— Что он говорит?

— Матерится, кажись.

— У этого парня сильный ангел-хранитель. Я забираю его у вас, именно такой мне и нужен. Будет двадцать первым! Вытащить его из ямы!

Полицейские не спешили выполнять распоряжение майора. Для них он был человеком со стороны.

— Бегом выполнять приказ! — повысил голос Гемприх-Петергоф. — Если не хотите оказаться на их месте!

Отставив в сторону лопаты, полицейские попрыгали в яму. Аккуратно подхватили раненого под руки, бережно попридержали ноги, выволокли его из ямы и, положив на землю, перевернули на спину. Майор присел рядом, расстегнул ему ворот и спросил:

— Что это у него в руке?

— Какая-то бумага, — ответил полицай и попытался забрать ее, но раненый держал листок на удивление крепко. — Вот вцепился… — буркнул он и, все же вытащив, протянул листок Гемприх-Петергофу: — Возьмите, господин майор.

Расправив его, Гемприх-Петергоф увидел, что это рисунок, бережно сложил его вчетверо и сунул в карман.

— Ты меня удивляешь, Вильфред, прежде я не замечал в тебе сентиментальности. Обычно мы пристреливаем раненых. Один выстрел в затылок, и все кончено! Что на тебя нашло? — спросил подошедший Грюнвальд.

— Считай меня сентиментальным, но этот случай — беспроигрышный вариант. Он будет мне благодарен всю жизнь за то, что я вытащил его из могилы, а значит, станет верным солдатом Третьего рейха. Будет служить в моей группе… если выживет, — ответил майор.

— Врачам придется очень серьезно потрудиться. Обычно после таких ран не выживают.

Веки красноармейца дрогнули, и он негромко произнес, устремив взгляд в посеревшее небо:

— Ма… ру… ся… — И тут же неровно задышав, смежил веки.

— Что он сказал? — спросил Грюнвальд.

— Кажись, бабу какую-то вспоминает, — безразлично произнес стоявший рядом полицейский. — Не то Маню, не то Марусю. Не разобрать!

— Ах, вот кто его на тот свет не пускает… Стоять на краю могилы и думать о женщине! А ведь он был уже почти покойник… Вот что значит настоящая любовь!

— Видно, этот русский и в самом деле очень любит эту женщину. Где-то ему можно даже позавидовать… Надеюсь, Вильфред, что ты не ошибся в своем выборе, — произнес капитан Грюнвальд.

— Дождь, кажется, будет, — посмотрел на потемневшие облака майор. — В это время погода всегда дрянь! Чего стоим?.. Положили его на телегу, да поаккуратнее, и так едва душа в теле держится! Везем в лазарет!

Русоволосого уложили на пук сена. Щербатый возница невольно хмыкнул, озадаченный таким неожиданным решением, и прикрыл раненого рогожей.

— Но, пошла родимая! — поторопил он кнутом застоявшуюся лошадь.

Полицаи, выстроившись по двое, уже двинулись к расположению лагеря, только вспомогательная команда продолжала орудовать лопатами, разравнивая землю. О расстрелянных более ничто не напоминало, разве что стреляные гильзы, валявшиеся подле захоронения, да еще пара новых сапог, аккуратно поставленных под дерево, — мертвым они не нужны, а вот кому-нибудь из полиции еще послужат.

У последней ямы возился коренастый чернявый мужик лет тридцати пяти.