И мы поведаем друг другу многое о радости окружающей нас жизни: о людях, встречающихся на улице, об их лицах, несущих печать веселья, печали и надежды и рассказывающих всю историю их жизни; о тех клочках природы, куда удается иногда вырваться и самым занятым из нас; о птицах и диких зверях и о том маленьком мире, где они обитают; даже о небе над самым городом, над нашей головой; об облаках, плывущих по небу; о том, как колышет ветер тонкие стволы деревьев; о шелесте их ветвей; обо всех вновь и вновь возникающих явлениях природы. Дорога и река близ наших домов не смогут не рассказать о том, что происходит на лоне природы, о делах людей на полях и на пустырях. А между тем мы тогда начали бы размышлять и о прошлом, когда все в природе казалось чудом людям, которые настолько преклонялись перед нею, что разные ее проявления называли человеческими именами и приписывали ей человеческие поступки. И не однажды перед нами вставала бы память о былых делах, о стремлениях тех могучих людей, чья смерть явилась началом нашей жизни, чьи печали — началом наших радостей.
Как мы могли бы умолчать обо всем этом? И какой иной голос, кроме голоса искусства, мог бы рассказать об этом? И какая аудитория слушателей такого сказа могла бы удовлетворить нас, кроме той, которая состояла бы из всех живущих на земле людей?
Вот чем должна стать архитектура. Она обретет либо такую жизнь, либо смерть. И от нас, живущих ныне между прошлым и будущим, зависит и ее жизнь и ее смерть.
Английская школа прерафаэлитов
Выступление на выставке картин представителей английской школы прерафаэлитов в городском Бирмингемском музее и картинной галерее в пятницу 24 октября 1891 г.
Мистер Кенрик предуведомил, что я намереваюсь говорить об искусстве, но, очевидно, тема эта слишком обширна и я должен весьма значительно ее сузить. Даже если бы мне пришлось говорить обо всех выставленных здесь картинах, то все равно тема оказалась бы слишком обширной и неисчерпаемой. Итак, мне надлежит еще более ограничить свой предмет. Поэтому, учитывая возможность воспользоваться дневным светом, я намерен почти целиком посвятить свое выступление школе живописцев, которых некогда назвали прерафаэлитами и, вероятно, следует называть так впредь. Основания сделать такой выбор представляются мне тем более вескими, что взгляды этой школы были широко распространены; они серьезно повлияли на современное поколение, по крайней мере, в Англии, а до известной степени — на французских художников. Они весьма ощутимо воздействуют на новейшее искусство. Иначе говоря, даже независимо от великолепных произведений, принадлежащих основателям этой школы, сама она оставила заметный след в искусстве нашего времени.
Давайте посмотрим, кто такие прерафаэлиты. Они, как известно, составляли очень небольшую группировку. Первоначально ею руководили, возглавляя братство прерафаэлитов, как вам известно Данте Габриэль Россетти, Эверит Милле и Хольман Хент; но были и другие представители этой школы, хотя формально они и не входили в состав братства. Наиболее видными живописцами при возникновении школы были Форд Мэдокс Браун и Артур Хьюз. Позднее другом и собратом этих художников стал уроженец вашего города Бёрн-Джонс. Можно назвать еще нескольких других, но упомянутые художники оказались не только самыми крупными, но и наиболее характерными представителями школы.
Эта группа никому не известных до той поры молодых людей предприняла поистине дерзкую попытку пробиться вперед и буквально вынудила публику признать себя; они подняли настоящий бунт против академического искусства, из лона которого рождались все художественные школы тогдашней Европы. В сущности, я полагаю, мы должны рассматривать бунт прерафаэлитов как часть общего протеста против академизма в литературе и в искусстве. В литературе бунт этот начался значительно раньше. На это было много причин, но, как мне представляется, важнее всего тот факт, что искусство живописи гораздо теснее связано с формальной техникой, чем литература и, следовательно, гораздо больше, нежели литература, зависит от традиции. |