|
И все же я признаю, что сделан значительный шаг вперед, если люди вообще начали задумываться и стали в той или иной мере стыдиться копоти и убожества наших больших городов. Было время, когда мы даже гордились этим. Будем же надеяться, что следующий шаг в не очень отдаленном будущем приведет большое число людей к готовности принести значительные жертвы в смысле затрат времени и денег для достижения благоустроенной жизни. А еще следующий шаг, и, вероятно, очень еще от нас не близкий, приведет к тому, что только незначительное меньшинство откажется принести эти жертвы — такое незначительное меньшинство, что народ попросит своих представителей установить законы, предоставляющие этому меньшинству право пользоваться подобным преимуществом и находить для себя слуг, которые бы заботились о его существовании, лишь при условии не причинять при этом вред ни единому человеку.
Что же, я знаю, нам придется пройти долгий путь, прежде чем подойти к этому, но к тому времени, когда такие законы будут провозглашены, во всяком случае, лишь очень немногие обнаружат склонность нарушать эти законы. Задолго до этого любой капиталист будет так же стыдиться коптить трубами своей фабрики небо, как теперь он стыдился бы грабить на большой дороге. Железнодорожные компании будут не больше стремиться проводить дороги через места, где люди отдыхают, чем теперь через Букингемский дворец. На площадях сады будут цвести без всяких оград, и никто не будет их портить, — мало того, даже в самых бедных кварталах будут разбиты большие или маленькие сады, общественные или частные, но доступные всем. Ни один землевладелец не станет ругать гуляющих по его парку или полям, лишь бы они не топтали посевы и не вредили его стаду. Никому в голову не придет ходить там, где можно нанести какой-либо ущерб. Строитель не срубит ни единого деревца, пока он не истощит своей изобретательности, стараясь при проектировании дома избежать порубки деревьев. Я уверен, что такой день наступит, как я уверен, впрочем, и в том, что не увижу его собственными глазами. К тому времени деятельность нашего Общества будет исчерпана, хотя и не будет забыта. Но забудут его или нет, по-моему, не очень-то важно, ибо как бы ни обстояло дело с памятью о нем, его дела, во всяком случае, будут жить, и они останутся бесплодными для нас, ныне живущих, когда надежды этого Общества все еще настолько далеки от осуществления, что некоторым покажется глупостью вообще питать их. Дела его не бесплодны не только для общего блага, но также и для нас самих, хотя мы способны внести лишь небольшой вклад в их осуществление. Это верно, что зло, которого мы не видим, нас не печалит, но зато как горестно то зло, которое мы видим собственными глазами и с которым боимся сразиться! Мы не можем выбросить из головы мысль о нем, и даже нашу повседневную речь оно просто превращает в брань. Но стоит нам только приступить к работе, и все меняется: раздражительность и недовольство уступают место бодрости, решимости бороться, убеждать — и не без успеха — своих противников. Скука уступает место почти подлинному наслаждению, слепота заменяется проницательностью, и, по мере того как день за днем зло уменьшается, нам удается что-то разглядеть сквозь его некогда черную и непроницаемую пелену. И тогда перед нашим взором начинает заниматься прекрасная заря надежды, в которой продолжает жить и приносить плоды все, что в наших делах исполнено истины и силы.
Письма
КОРМЕЛУ ПРАЙСУ Авранш, Нормандия 10 августа 1855
Я еще не совсем про тебя забыл, хотя и не писал очень давно. Я в сильном смущении, — пишу тебе это письмо и не знаю, о чем и писать. Полагаю, тебя вряд ли удовлетворят простые названия мест, где мы побывали, но едва ли я смогу что-нибудь добавить к ним. Почему ты не приехал, Кром? О, мы видели славу церквей! Мы только что повидали самую знаменитую из них. Вчера мы расстались с Монт Сен-Мишель, а теперь находимся здесь (это очень живописное место) до вечера субботы или до утра воскресенья, когда мы тронемся снова на Гранвиль и сядем на пароход, идущий на Джерси и Саутгемптон. |
