Умостив голову, в которой шумело от выпитого шампанского, на спинке кресла, Наташа курила и прислушивалась к своим мыслям. Странно, но она не чувствовала себя ни обманутой, ни опозоренной, ни рассерженной, ни виноватой — она вообще ничего не чувствовала. Она знала, что, скорее всего, никогда так толком и не сможет понять, что именно толкнуло ее к человеку, который ей даже не нравился и, несмотря ни на что, не нравится и сейчас — повинны ли в этом картины или бесконечное однообразие. Да и не все ли равно? Что случилось, то случилось и больше не повторится — и она это знает, и человек, который везет ее домой, тоже это знает. Это просто стало частью прошедшей ночи — как ужин, как вино, как город в огнях фонарей.

— Ты жалеешь? — неожиданно спросил Лактионов. Она повернулась и улыбнулась в ответ на его улыбку, отрешенно подумав, что, наверное, редко люди, которые совсем недавно были так близки, так холодно могут теперь улыбаться друг другу.

— Да нет. О чем тут жалеть? Разве жалеют о вкусном вине, о хорошо прожаренном куске мяса?

— Но и чувств к ним не испытывают, верно? — он засмеялся, слегка озадаченно. — Кусок мяса, а! Каково! Похоже, наше… м-м… тесное общение добавило тебе цинизма. Но в принципе ты права. Мы оба получили, что хотели. Согласись, и в примитивных животных инстинктах есть своя прелесть.

— Не соглашусь, — Наташа отвернулась и снова начала смотреть в окно. — Но и спорить не буду. Слава богу, у меня маловато опыта в этом вопросе. Давай больше не будем об этом говорить.

— А о чем будем?

— Ни о чем. Мы уже достаточно наговорились. Я устала и хочу спать. Просто отвези меня домой, хорошо?

— Сейчас прямо?

— Да. А потом направо.

На несколько минут в машине воцарилось молчание, потом Лактионов спросил:

— Ты все равно не покажешь мне свои картины?

— Нет.

— Почему? Перестань, я уверен, что они достаточно хороши, и я смогу что-нибудь придумать. Наталья, ты неплохой человек, ты мне понравилась, я хочу помочь тебе.

— Это вовсе необязательно.

— Уж не думаешь ли ты, что я пытаюсь с тобой расплатиться?! Глупости! Просто я хочу, чтобы у тебя все было хорошо.

Наташа вздохнула и выбросила сигарету в окно.

— Зачем тебе это нужно? Вряд ли ты на этом что-то заработаешь.

— Ну, ты меня вовсе уж каким-то камнем считаешь! — в его голосе зазвучало ненаигранное возмущение, и он повернул руль. За окном понеслись серые силуэты платанов, тихих и сонных в утренней дымке, и «омега» начала протестующе подпрыгивать на выбоинах старой дороги…

Дорога! Они же едут по дороге!

— Стой! — пронзительно вскрикнула Наташа, и Лактионов подскочил на сиденье, автоматически вдавив в пол педаль тормоза, и их резко швырнуло вперед. Платаны за окном остановились.

— Ты что, с ума сошла?! — зло спросил он. — Разве можно так кричать под руку?!

— Там дорога разрыта! Поворачивай! Ну скорей же!

— Да поворачиваю, успокойся ты! — проворчал он и начал разворачивать машину. — Зачем так кричать?! Ну разрыта и разрыта — можно ж было нормально сказать.

Увидев, как платаны неторопливо поплыли назад, Наташа немного успокоилась и начала приводить в порядок растрепавшиеся от ветра волосы.

— Останови здесь, не нужно дальше ехать, — вскоре сказала она, и «омега» послушно затормозила. Лактионов повернулся к ней и ухмыльнулся.