Саймон быстро гнал машину по пыльной дороге в сторону временного поселения кочевников, запах которого, к ужасу Френсис, они почувствовали задолго до того, как увидели хоровод низеньких хижин из прутьев, обмазанных глиной пополам с навозом. Эти жилища пастухов защищала изгородь из колючих веток. На круглую площадку внутри на ночь загоняли скот, днем же он бродил по саванне, соперничая в поиске пропитания с дикими животными.

— Это и есть знаменитые масаи? — с ужасом спросила Френсис.

Саймон покачал головой:

— Нет. Кочевники масаи живут ради своего скота и часто создают очень хорошие стада. А эти люди заботятся лишь о поголовье, на самих животных им наплевать.

Старейшины отнеслись к появлению врачей с подозрением. Только двое из кочевников говорили на суахили, что сильно затрудняло общение. Саймон отбирал для проверки животных наугад и, переходя от одного к другому, все больше мрачнел. На одной из коров он прихлопнул муху и с триумфом протянул ее на затянутой в резиновую перчатку ладони Френсис:

— Муха цеце. Об этом нужно доложить. — То же самое Саймон сказал пожилому негру, который виновато и тупо смотрел на него. — Очень трудно иметь дело с невежеством и глупостью, — пожаловался он по-английски Френсис. — Этим неучам невозможно втолковать, что муха цеце переносит трипаносомы.

— Почему коровы такие вялые? — спросила девушка. — Все больны «наганой»?

— Нет. Посмотри на их ноги и морды. Эта болезнь куда опасней — она может перекинуться и на других зверей. В последнее время кочевые племена стали все ближе подходить сюда, и только в Национальном парке дикие животные пока еще в относительной безопасности. Но если это стадо двинется дальше, зараза распространится по всему Серенгети.

— Что ты собираешься делать?

— Держать их здесь, в загоне. Вот почему старейшины такие злые. Они знают, что меня нельзя подкупить. Поделом им! Это жестоко — держать скот в таких условиях!

Френсис огляделась и увидела трех женщин, медленно бредущих к поселку с огромными вязанками хвороста на головах. Мужчины как она заметила, по большей части пьяные, наслаждались досугом в тени.

— Держать женщин в таких условиях тоже жестоко, — сказала она.

Саймон насмешливо развел руками:

— К женщинам и скоту в Африке часто относятся одинаково!

— Я так и поняла! — сухо заметила Френсис. — Скажи-ка, эти тяжелые обручи, которые местные женщины носят на шеях и лодыжках, предназначены для украшения или это просто знак рабства?

— И то и другое, вероятно! — захохотал Саймон. — Должен признаться, пока ты мне об этом не сказала, сам я не замечал, что это производит именно такое впечатление. Действительно, как будто вереница каторжников в кандалах! Здесь есть о чем поразмыслить в плане равноправия.

— Несомненно! — кивнула Френсис, и глаза ее воинственно сверкнули.

Им пришлось дождаться полицейского сержанта — Саймон вызвал его по рации, чтобы оформить документы, связанные с «арестом» зараженного скота. Солнце было уже в зените, и в саванне царила тишина, прерываемая лишь жужжанием насекомых в золотистой траве.

— Ты куда-нибудь спешишь? — спросил Саймон, устраиваясь в «лендровере», когда с формальностями было покончено.

Френсис покачала головой. «Интересно, что он собирается предложить?» — подумала она, и сердце ее затрепетало.

— Тогда я покажу тебе самое великолепное зрелище на свете, которое увидеть можно только в Африке, да и то, если повезет.