Нет, не то чтобы это был банальный голый расчет, а ведь и Григорий нравился. (Ах, господи, ну это же совсем иначе!.. Иначе ли?) Но чего-то не хватало в Григории. Как раз того, что есть в Игоре Владимировиче… У Аллочки недостало смелости додумать эту мысль до конца. Она просто решила, что ей повезло. Игорь Владимирович — редкий человек, и нужно быть достойной его. И стало спокойно лежать в ночи с открытыми глазами, и представлять себе будущую жизнь, и с легким приятным сожалением думать об этой тесной комнате, с которой вот уже скоро придется расстаться: Игорь Владимирович сам предложил, чтобы мать жила вместе с ними, а значит, надо было менять его квартиру и эту комнату, чтобы съехаться, да и жить попросторнее… Так и пролежала Аллочка-невеста всю ночь с думами о приятном будущем, отгоняя страшноватую мысль о себе самой, мысль, которая — она понимала — уже стала знанием…
…Зав испытательной лабораторией Алла Кирилловна Синцова сидела за столом в своем кабинете, но не работалось ей сегодня, мысли вились беспорядочно, перескакивали с одного на другое. Хотела спуститься вниз, посмотреть, как механики гоняют шасси с новыми подвесками. Передумала, вспомнила, что нужно зайти в новую пристройку, где монтировали вибростенд, который с нетерпением ждали все. Стенд этот избавлял испытателей от тяжелой и долгой работы, он управлялся компьютером, программа моделировала условия трудных дорог: ухабы, частые выбоины, булыжные мостовые, поперечные лежневки, «гребенки», — за сорок восемь часов на вибростенде можно было «проехать» пятьдесят тысяч километров тяжелых дорог, на что обычно шофер-испытатель тратил много утомительных дней. Но на монтаж стенда Алла Кирилловна тоже не пошла — не хотелось вставать с привычного кресла. И еще больше не хотелось встречаться с людьми, отвечать улыбкой на улыбку, отшучиваться или говорить серьезно.
В институте Алла Кирилловна чувствовала себя уверенно. Лаборатория была одной из лучших, все работы выполнялись в срок, и вряд ли кто-нибудь думал, что она на особом положении как директорская жена. Но у Аллы Кирилловны уже выработалась привычка контролировать себя так, чтобы никому не дать повода к подобным мыслям. На людях она разговаривала с мужем сдержанно и коротко. Это давалось тем более легко, что в последние годы их отношения утратили трезвую сердечность, которая установилась сначала, — она куда-то исчезла, испарилась, как вино из плохо закрытой бутылки, оставив после себя почти неощутимый осадок сожаления. И теперь Аллу Кирилловну и Игоря Владимировича соединяла, пожалуй, только работа, привычная вежливая заботливость друг о друге да общий быт, который, впрочем, был совсем не обременителен для Аллы Кирилловны. Жизнь шла, как надежно отлаженная машина, и лишь изредка двигатель давал короткие, едва уловимые перебои. В первые годы семейной жизни они часто принимали гостей, вечерами собирались институтские преподаватели, приходил шумный, печально-веселый Аванесов с маленькой застенчивой женой, захаживал и Григорий.
Теперь в просторной квартире было тихо, только изредка надсадно кашляла мать, часто болевшая в последние годы. Алла Кирилловна и не заметила, когда установилась эта уже привычная тишина. Просто Аванесова перевели в Москву, в министерство, связи с преподавателями нарушились, когда Игорь Владимирович принял проектно-исследовательский институт. Да и не институт тогда это был, а просто старая ремонтная мастерская, в которую свезли те допотопные приборы, которые были у Игоря Владимировича с факультетской лаборатории. Институт рос медленно и трудно, Алла Кирилловна первый год сама была и толкачом, и стройконтролером, спорила с подрядчиками, добивалась у проектировщиков изменений планировок, потому что за время строительства корпусов кое-что из запланированного оборудования перестали уже выпускать, а новое требовало иных помещений. — Суматошное было время, нервное, но вспоминалось с теплотой. |