Амбань стал уговаривать Пржевальского не ходить на верховья Жёлтой реки. Но путешественник был непреклонен, он лишь согласился дать расписку в том, что идёт на свой «страх и риск», не перейдёт на правый берег Хуанхэ, не будет заходить на Кукунор и повернёт сразу на Алашань.

В Синин пришла для Пржевальского корреспонденция, из которой он узнал, что ещё в прошлом году Королевское географическое общество в Лондоне присудило ему Золотую медаль. В Англии знали о его переходах в Центральной Азии, благодаря постоянному их освещению в научной периодике П.А. Кропоткиным, четыре года назад прибывшим в эту страну под чужим именем и получившим работу в английском журнале «Nature» («Природа»).

Тем временем караван двинулся вверх по Хуанхэ. Идти пришлось по глубоким пескам и бесконечным лабиринтам узких ущелий. В одном из писем Пржевальский отмечал: «Помучились мы, в особенности наши животные, немало, переходя одно за другим вышеуказанные ущелья». Огромного труда стоил подъём на Великое Лёссовое плато, совершенно лишённое каких-либо источников воды. Вокруг громоздились высокие горы, разделённые бездонными ущельями. Пржевальский решил оставить мысль о достижении верховьев Хуанхэ и, несмотря на данное амбаню обещание, посвятил лето исследованию озера Кукунор и восточной части Наньшаня.

Съёмка Кукунора заняла весь июнь. Момент прощания с озером Николай Михайлович так отразил в своём дневнике: «Перед отходом я несколько минут глядел на красивое озеро, стараясь живее запечатлеть в памяти его панораму. Да, наверное, в будущем не один раз вспомню я о счастливых годах своей страннической жизни. Много в ней перенесено было невзгод, но много испытано и наслаждений, много пережито таких минут, которые не забудутся до гроба...»

На перевалах через Алашанский хребет появились другие записи: «Сколько раз я был счастлив, сидя одиноким на высоких горных вершинах! Сколько раз я завидовал пролетающему в это время мимо меня грифу, который может подняться ещё выше и созерцать панорамы ещё более величественные... Лучшим делается человек в такие минуты. Словно поднявшись ввысь, он отрешается от своих мелких помыслов и страстей...»

В Алашанской знойной пустыне, где среди сыпучих песков не встречалось никаких растений или животных, Пржевальский замечал: «Раскалённая днём почва дышит жаром до следующего утра, а там опять багровым диском показывается дневное светило и быстро накаляет всё, что хотя немного успело остынуть в течение ночи...»

По этой пустыне было пройдено почти триста вёрст. Но когда оказался достигнут её край, до Урги оставалось ещё не меньше тысячи вёрст по столь же унылой и дикой пустыне Гоби. Хорошо, что уже наступила осень и жара была не столь изнуряющей. Через полтора месяца и эта пустыня осталась позади. 19 октября караван Пржевальского вошёл в Ургу. Вот как описано в дневнике это событие: «Наконец, с последнего перевала перед нами раскрылась широкая долина реки Тола, а в глубине этой долины, на белом фоне недавно выпавшего снега чернелся грязною, безобразною кучею священный монгольский город Урга... Обстановка пустыни круто изменилась. Попадали мы словно в другой мир. Близился конец девятнадцатимесячным трудам и многоразличным невзгодам. Родное, европейское, чувствовалось уже недалеко...»

А в памяти — подъём на перевал хребта Тангла по обледенелому склону, и его приходилось посыпать песком для измученных верблюдов, чтобы те не падали на подъёме. Четыре верблюда сдохли, не дойдя до перевала. Пржевальский, не прекращавший съёмку, отморозил кончики пальцев на руках.

За сутки удавалось подняться не более, чем на 10—15 метров.

Перевала удалось достичь на восьмые сутки. Здесь, когда путники немного передохнули после изнурительного многодневного подъёма, они подверглись нападению разбойников-еграев.