Теперь все это казалось таким далеким, а тот Джим Гарденер — таким наивным.
— Ты сможешь это сделать, Джонни? — спросил он директора школы.
Эндерс поднялся, заложив руки за спину. Несмотря на жуткую усталость, он все же выдавил улыбку. Казалось, один вид корабля подбадривает его. Кровь выступила в уголке глаза, совсем как красная слеза. Должно быть, лопнул сосуд. Все из-за того, что вертимся около этого проклятого корабля — подумал Гард. Сперва Бобби Тремэйн взялся «помогать» ему и потерял за два дня несколько последних зубов; они полетели, как горох из стручка, а все потому что рядом стоит эта штука.
Сначала он хотел сказать Эндерсу, что что-то неладно с его правым глазом, но передумал, предоставляя ему заметить это без посторонней помощи. Похоже на то, что его это даже не беспокоит. Это потрясло Гарда больше всего.
"С чего бы это? Или ты обманываешь себя, считая, что даже кошки человечнее нас — людей? Если это так, то тебе лучше поумнеть, старина Гард".
Он вовремя посмотрел под ноги, до того, как край подкопа обвалился. Оглядевшись, Гард поднял дешевенький транзистор, сделанный из ядовито-желтого пластика. Так и лезет в глаза! А, ведь там, под ядовито-желтой пластмассой всякие детали, и, конечно же, батарейки.
Хмыкнув, Гарденер отошел от края подкопа. На сей раз завывающая музыка оставила его спокойным, он не мог отвести глаза от огромного, гладкого, серого бока корабля. Зрелище не вдохновляло, вызывая, однако, трепет, переходящий в дрожь все нарастающего страха.
"Но ведь ты все еще надеешься. Соврешь, если скажешь, что нет. Ведь разгадка именно здесь… где-то здесь".
"Странно", подумал он. Надежда нарастает вместе со страхом…
Раскопки холма существенно обнажили поверхность корабля — правда, не настолько, как ему того хотелось; с другой стороны, ему вовсе не светит оказаться втянутым в какую-нибудь гигантскую воронку. Да и приближаться к металлической обшивке небезопасно. Теперь, когда он часто прикасался к ней, его кровотечения участились (а не прикасаться было выше его сил); шум радио стих; тут он поймал себя на мысли, как много крови может литься из носа или из ушей. И еще: много же, однако, времени он выторговал себе пожить на этом свете, впрочем, это вопрос настроения. С того самого утра, когда он проснулся на волнорезе в Нью-Хэмпшире, он живет как бы взаймы. Он болен и знает это, правда, не настолько болен, чтобы оценить комизм ситуации, в которой он оказался: он, как одержимый, раскапывает эту чертову кучу, применяя все известные инструменты и приспособления, словно рекламируя "Весь Универсальный Каталог" Хьюго Герисбака, причем, судя по всему, он загонит себя до смерти, работая словно в гипнотическом трансе; надо думать, он не доживет до того момента, когда можно будет войти внутрь через ход, который Бобби надеется найти. Но надо попытаться. Ставка достаточно высока.
Наступив на веревочный хомут, затянутый крепким узлом, он сунул назойливое радио в карман рубашки.
— Будь добр, Джонки, спусти-ка меня вниз.
Эндерс начал вращать колесо лебедки, и Джим медленно заскользил вниз, на дно траншеи. Гладкая серая поверхность перед его глазами заскользила все выше, выше, выше. "Пожелай они расправиться с ним, проще всего это было бы сделать сейчас", — прикинул Гард. Просто послать телепатический приказ Эндерсу: "Ты можешь отойти от колеса, Джон. Мы с ним покончили? И он грохнется с сорокафутовой высоты на твердую, как бетон породу, таща за собой веревочную петлю.
Конечно же, ему приходится полагаться на их милость… он даже предположил, что они осознают, что он может быть полезен, хоть и оказывает сопротивление. Молодой Тремэйн был здоров и силен, как бык, но за два дня он полностью выбыл из строя. Эндерс, судя по всему, не выдержит еще одного дня работы, но Гарденер готов был спорить на все, что имеет (а что он имеет, ха-ха?), что завтра найдется кто-нибудь еще, добровольно пожелавший вести счет его попыткам. |