— Ну, знаешь, — сказала Лошадь, — это уже удар ниже пояса.

— Вот уж нет, — запротестовал я. — Просто я говорю прямо и безыскусно то, о чем думаю, а так поступают далеко не все, можешь не сомневаться…

Я поймал себя на том, что все время говорю безостановочно, о чем угодно, лишь бы не молчать. Я ужасно не хотел молчать, потому что тогда пришлось бы думать о том, о чем не хотелось думать.

Я ни за что не стал бы делиться с Лошадью. Разумеется, мы друзья, нас связывает многое, мы ведь когда-то в один день поступили в первый класс, и сидели за одной партой, и вместе готовили уроки дома.

И Лошадь часто говорила мне:

— У меня от тебя нет секретов…

Я бы не мог так сказать. У меня появился секрет, может быть, самый большой в моей жизни, но он принадлежал только мне одному. И я решил никому никогда не говорить ни слова о нем…

Несколько дней тому назад мама вызвала старика к себе. А я пошел за хлебом и вернулся тогда, когда их беседа, как видно, была в разгаре. Старик кричал что есть сил:

— Это неправда! Скажи, что это неправда!

И мама отвечала ему тихо, но отчетливо, отделяя одно слово от другого:

— Правда, Игорь, самая чистая правда…

Я хотел было войти в комнату, вмешаться в разговор, дескать, о какой такой, правде толкуете, дорогие мои родители, но тут старик произнес то, что разом, в один момент, остановило меня.

— Я не верю, что Юрка не мой сын, это ложь, придуманная тобою с ходу, только никак не пойму, почему!

— Это правда, — снова повторила мама, — Его отец не ты, понял?

— А кто же?

— Вот этого я тебе не скажу, — сказала мама.

Я тихо открыл дверь, вышел на площадку, постоял там немного, чтобы прийти в себя; выходит, мой старик вовсе не отец мне? В таком случае кто же мой отец?

Это была самая настоящая неожиданность. Вдруг узнать, что мой старик чужой. Тут было над чем задуматься…

Они развелись, мои родители, когда мне было около восьми лет. Развелись вроде бы тихо, пристойно, разменяли квартиру, но остались в добрых отношениях. Старик бывал у мамы, правда, нечасто, иногда в будние дни заходил за мной, и мы шли с ним гулять, в кино или в зоопарк. Однако чаще всего мы встречались у бабкина. Так уж повелось, что я приходил к ней по субботам и оставался иногда и на воскресенье.

Бабкин мой, в общем-то, неплохая, в достаточной мере неназойлива. Лошадь говорит, что она обладает редким качеством — чувством такта.

Бабкин никогда не засыпает меня вопросами, не лезет в душу. Даже мама считает ее легким человеком в общежитии. А мама редко говорит хорошо о людях, обычно умеет в ком угодно отыскать что-нибудь отталкивающее или просто смешное. У нее глаз острый, далеко не добрый, но к бабкину она относится вполне терпимо.

Старик у меня веселый, у него в достаточной мере развито чувство юмора, и он не обижает попусту. Теперь, когда я уже вырос, мы реже ходим с ним вместе в зоопарк или в кино, вернее сказать, почти не ходим. Случается, что он приходит к бабкину, а я или вовсе в этот раз не прихожу к ней, или тороплюсь уйти по своим делам, и он не обижается, не нудит, не забрасывает вопросами, куда идешь, надолго ли, скоро ли придешь; впрочем, бабкин тоже ни о чем меня не спрашивает. Одна мама любит влезать во все.

Я постоял немного на площадке, потом стал открывать дверь.

Открывал нарочно долго, гремел ключами, и, когда вошел в комнату, старик и мама сидели друг против друга как ни в чем не бывало.

Я сказал:

— Кроме бородинского, не было никакого.

— Вот и ладно, — сказала мама.

Поглядеть на них со стороны, вроде бы все в порядке.