4) Перенось дІ;л из департамента в общее собраніе установить на тех-же нравилах, и Г>) В общем собраніи решать дела окончательно, по большинству голосов (²⁰).

Вообще на стороне проекта, составленнаго Сперанским, было большинство членов государственнаго совета. Император Александр не только утвердил мненіе большинства, но по некоторым вопросам одобрил заключеніе меньшинства, согласно проекту; тем не менее однакоже этому делу несуждено было осуществиться. Ысполненіе проекта требовало многих предварительных!. мер, в особенности денежных средств, в которых наше правительство тогда крайне нуждалось, готовясь к войне против Наполеона, уже неизбежной. Государь, но убежденіям самаго Операнскаго, отложил преобразованіе сената до благопріятнейшаго времени (²⁷).

Преобразованія высших государствен ных учрежденій вызвали пориданіе нриверженцев стараго порядка. В числе противников Операнскаго явился и знаменитый Карамзин. Нося титул исторіографа с 1808 года, он постоянно '«кил ь в Москве и не быль известен лично Императору Александру до посещенія Государем в 1810 году Грановитой Палаты, хотя Александр, наслышавшись о достопнствах Карамзина, имел намереніе, еще в иачале итого года, поручить ему министерство народнаго просвещенія. Просвещенная сестра Императора,' Великая Княгиня Екатерина Павловна любила Карамзина и находясь в Твери, беседовала с ним о Сперанском и современных нововведеніях; по ея вызову, Карам;’,ин изложил иисьменно свои замечанія, в внде Записки „О древней и новой Рос» сіи“. Вт. 1811 году, Император Александр поручил министру юстиціи Дмитріеву, другу Карамзина, пригласить его в Тверь, куда сам тогда отправился. Представленный Государю Великою Княгинею, Карамзин ирочел ему нисколько отрывковъ из своей Исторіи и долго разговаривала с ним „о самодержавіи“, при чем Александр выказал в своих сужденіях более либерализма, нежели его собеседник. В тот-же день Великая Княгиня вручила Государю Записку исторіографа, которую сама находила „очень сильною⁴⁴, но, заметя особенное благоволеніе Монарха к Карамзину; не считала опасным отдать ее. На следующій день, ири отъезде Императора из Твери, Карамзин был поражен его холодностью. По всей вероятности, Государь, утром, успев прочесть, или пробежать Записку, и найдя в ней резкое порицаніе своих действій, был недоволен суясденіями смелаго исторіографа. Нельзя не сознаться в том, что Записка „О древней и новой Россіи“, твореніе ума высокого, посвященнаго в таинства прошлаго, грешила неведеніем настоящаго. При многообъемлющей учености Карамзина, ему недоставало знанія подробностей государственнаго управленія. Увлекаясь крайним консерватизмом, он нередко, против собственной воли, осуждал то, чего вовсе не было в предложенных нововведеніях, и старался возвысить устарелые, отжившіе свое время уставы (²⁸). Конечно - Записка „О древней и новой Россіи", не оказала вліянія на последовавшее вскоре после того паденіе Операнскаго, и хотя Государь, убедясь в благонамеренности Карамзина, приблизил его к себе, однакоже, судя по дальнейшему ходу нашей администраціи, не обратил болыпаго вниманія на его идеи.