— Лорд Каслвуд? — переспросил тот. — Милорд давно здесь и спит в своей постели.
— Отворяй сейчас же, черт тебя возьми! — закричал Каслвуд, разражаясь проклятиями.
— Никому я отворять не буду, — сказал тот и захлопнул окно. Фрэнк выхватил пистолет; он выстрелил бы в привратника, если б Эсмонд не удержал вновь его руку.
— В такой большой замок, — сказал он, — всегда можно проникнуть несколькими путями. — Фрэнк проворчал, что до западных ворот в обход не менее полумили. — Я знаю другой вход, не дальше ста ярдов отсюда, — возразил мистер Эсмонд; и, ведя молодого виконта за руку, он стал пробираться вдоль самой стены, сквозь гущу кустарника, буйно разросшегося по краю полузасыпанного рва, некогда окружавшего замок, пока наконец дошел до маленького окошка в стене за контрфорсом, служившего патеру Холту потайным ходом. Эсмонд проворно вскарабкался на выступ стены, выбил стекло, которое уже успели вставить за это время, и нажал известную ему пружину; рама опустилась, оба джентльмена влезли в окно и, стараясь ступать как можно бесшумнее, прошли на двор, над которым уже алела заря и в тишине журчали струи фонтана.
Первым делом они поспешили к сторожке привратника, дверь которого нашли незапертой; с пистолетами в руках они предстали перед насмерть перепуганным лакеем и приказали ему молчать. Затем они спросили его, когда лорд Каслвуд прибыл в замок. (У Эсмонда кружилась голова и ноги отнимались, когда он задавал этот вопрос.) "Вчера вечером, часов около восьми", — был ответ. "И что же он стал делать?" — "Его милость отужинали вместе с сестрицею". — "Кто прислуживал за столом? Ты?" — Да, он и горничная миледи, они вдвоем подавали ужин, тогда как прочие слуги хлопотали на кухне; в замке не нашлось вина, и его милости пришлось запивать еду молоком, чем он весьма был недоволен; и… и госпожа Беатриса ни на шаг не отпускала от себя мисс Люси. Постель милорду ведено было приготовить в комнатке капеллана, что по ту сторону двора. Госпожа Беатриса спустилась вниз и шутила и смеялась со служанками, а потом заперлась у себя; а милорд еще долго стоял и переговаривался с нею через дверь, и она все смеялась над ним. Потом он вышел во двор и стал ходить взад и вперед, а она выглянула из верхнего окна; и милорд стал умолять ее, чтобы она сошла вниз и посидела бы с ним немного; но она не захотела и только все смеялась над ним, а потом захлопнула окно; тогда милорд что-то проговорил на чужом языке, что звучало похоже на брань, и ушел в отведенную ему комнату спать.
— И это все?
— Все, — отвечал лакей, призывая честь свою в свидетели; не видать ему райского блаженства, коли он лжет.
— Нет, было вот еще что. По приезде, а потом еще раз или два за ужином милорд, как водится, поцеловал свою сестрицу, и она его тоже.
Услышав это, Эсмонд заскрежетал зубами от ярости и, верно, задушил бы растерявшегося беднягу лакея, если бы Каслвуд, покатываясь со смеху, не схватил его за руку.
— Если тебе весело оттого, что твоя сестра целуется с посторонними мужчинами, — сказал Эсмонд по-французски, — боюсь, Беатриса не раз еще доставит тебе случай позабавиться. — С горечью подумал Эсмонд о Гамильтоне, Эшбернхэме, обо всех, кто прежде срывал те розы, аромат которых вдыхал теперь молодой принц! Сердце сжалось в нем при этой мысли. Уста Беатрисы показались ему оскверненными, ее красота потускнела, стыд и гордость встали стеною между ним и ею. Любовь умерла в его сердце; если бы теперь Беатриса предложила ему свою любовь и корону в придачу, он с содроганием отверг бы и то и другое.
Но презрение к Беатрисе не умерило гнева полковника против человека, послужившего поводом, если не причиною зла. |