— Телохранитель явился, — воскликнула она в дверях. — Едем!

— Я готова! — Мари бросилась к ней поцеловать ручку. Палочка госпожи Тоот, засеменившей к гостье, тоже застучала веселее.

Да ведь только не так все просто делается, не зря тут дядюшка Игали пребывает, ему ли не знать, что в дорогу положено. Нет уж, сударынька, ваше превосходительство, пока кирпичей под ноги не нагрею, не выпущу, я-то знаю, что таким маленьким ножкам требуется. И у меня такие были — в трехлетием возрасте. Эх, побыть мне на этих ножках хотя бы мозолью! Простите уж меня, старика.

Пока они усаживались, он не только кирпичи положил в карету, но и две бутылочки с горячей водой приготовил, чтобы руки в муфтах согревать.

— Вы сегодня не беспокойтесь, милая госпожа Тоот, поздненько ягненочка нашего домой привезу, — крикнула из коляски госпожа Хомлоди. — Генеральная репетиция вечером будет, потом у Вильмы небольшой ужин. И полночь минет, пока мы домой доберемся.

— Ничего, — заметил Игали. — Ночь будет лунная. Я все равно заснуть не смогу, подожду барышню.

Малинка проболтал еще часок с госпожой Тоот, потом велел запрягать и уехал. За мостом через Дик, у трактира «Крикун», повстречался ему Клинчок со своими людьми; успокоенный Малинка видел, что колесики мира вертятся по воле администрации.

Когда он добрался до Бонтовара — дни теперь стали короткими, — наступил вечер, все окна комитетского управления были освещены, а двор заполнен каретами. Вероятно, все участники в сборе и переодеваются.

Несколько приглашенных гостей играли в карты в покоях губернатора, им полагалось войти в большой салон, лишь когда сцена будет поставлена, чтобы иллюзия была полной.

Участники долго возились, занимая свои места, но надо отдать должное, сцена удалась. По крайней мере, Копе-рецкий был в восторге: держа в руках картину, он сравнил ее с представшей перед ним живой сценкой, а потом подбежал к жене и влепил ей в губы поцелуй. «Печать, свидетельствующая о верности копии», — сказал он. Успех был признан всеми. Да и кто осмелится возражать губернатору? Малинка горько ухмыльнулся. Фери Ности, здороваясь, кивнул Мари, которая, задрожав и смертельно побледнев, спряталась за пурпурную мантию знатной повелительницы. Несколько придворных дам весело над чем-то смеялись, одна из них бросила конфетку стоявшему в другом углу пажу повелительницы, а тот попытался поймать ее.

Госпожа Хомлоди, изображавшая гофмейстерину, не выхода из роли, ворчливо пожурила их:

— Дамы и девицы, помилосердствуйте, не вертитесь, словно волчки, и не хихикайте в присутствии повелительницы. Во-первых, это неприлично, во-вторых, господин фотограф Чопп будет нас снимать при свете магния.

О, как это было приятно! Но кто способен рассказать обо всем! Сперва пришлось погасить свечи. Наступила кромешная тьма. Пишта Хорт воскликнул: «Можно целоваться!» Кто-то взвизгнул в одном углу, в другом, кто-то чмокнул Вильму, и ее визг выделился особенно резко. Призрачно вспыхнул магний, щелкнул дважды фотоаппарат, и общество было увековечено.

С Вильмой что-то случилось, но догадаться об этом можно было лишь по тому, что, когда участники сняли маскарадные костюмы и появились в столовой, Коперецкий сверлил всех взглядом разъяренного леопарда, а Вильма, проносясь мимо Малинки, тихо, с упреком шепнула: «Какой легкомысленный бес вселился в вас сегодня?» Малинка, конечно, скроил невинную физиономии), а Коперецкий, в конце концов, додумался, что это Фери поцеловал сестру. Ну и глупо, мог бы приискать себе что-нибудь поинтереснее.