— Нет, не отдам козла, — противился барон.

— Но, ваше высокоблагородие, целую руки-ноги, вы же все равно закопаете его в землю.

— Не закопаю! Не верю я доктору!

— Но козел-то, честь имею, все равно взбесится. Да провались я, коли он не взбесится.

— Что же, тогда я, по крайней мере, увижу, каков бешеный козел;— грустно промолвил барон.

— А не лучше было б, прошу прощенья, вашему высокоблагородию увидеть бешеных цыган?

Наконец Коперецкий договорился с цыганами о том, что отдаст им Йошку под присмотр. Они должны докладывать, что будет с козлом через семь дней, потом через семь недель и, наконец, через семь месяцев. Коли и тогда не будет никаких угрожающих признаков, барон возьмет его обратно за двадцать форинтов, но, ежели козел взбесится, цыгане доложат об это»» в Седреше господину Клинчоку, который осмотрит козла, установит бешенство и даст им разрешение съесть его с божьей помощью. За все это барон не попросил ни гроша, отказался даже от тысячи гвоздей, но с одним условием: если кто-нибудь из цыганят или стариков цыган взбесится, он пристрелит их сам, ибо ему приходилось уже и медведей стрелять, и оленей, и диких козлов, и серн — а вот цыган еще нет…

Столь мудро распорядившись при сих печальных обстоятельствах, Коперецкий снова почувствовал охоту к губернаторству (оно ведь состоит из таких вот премудростей), и в ближайший четверг, хотя он мог бы подождать еще денёк (но тогда была бы пятница), трогательно попрощавшись с Вильмой и сыном, направился в Бонтовар вместе с Бубеником, которому презентовал новый охотничий костюм с серебряными дубовыми листьями на воротнике. Вернее сказать, сперва они поехали в Пешт, где надобно было уладить еще кое-какие дела. Коперецкий должен был получить парадный национальный костюм, купить кое-что, переговорить кое с кем в «Казино», заглянуть в клуб вольно-мыслящих, представиться еще некоторым министрам и так далее. Приехав в «Английскую королеву», Коперецкий первым долгом спросил о ключе.

— Никакого ключа сюда не присылали, — доложил портье. — Все письма и пакеты, что приходили, я, как вы и соблаговолили приказать, отправил в Крапец.

— Вот уж комедия так комедия. Какого ж черта я теперь делать буду?

— О каком ключе-то речь? — спросил Бубеник.

— Откуда я знаю. Министр внутренних дел сказал мне, что пришлет ключ сюда и чтобы я без него не уезжал.

— Умнее всего, ваше высокоблагородие, зайти к нему с утра и спросить.

— Ничего другого не остается.

Наутро Коперецкий отправился в Крепость, но ему удалось поговорить только со статс-секретарем, которому он и доложил, что не получил пока ключа, обещанного министром внутренних дел. Статс-секретарь позвонил и послал своего секретаря к какому-то советнику узнать о судьбе ключа, а сам тем временем любезно побеседовал с Коперецкий (статс-секретарь был сердечный, добродушный человек). Затронув вопрос о смутном положении в комитате, он предупредил, что путь Коперецкого отнюдь не усыпан розами, однако падать духом не следует.

— Я буду осторожен.

— Это никуда не годится! И что это тебе в голову пришло? Ведь губернатор не что иное, как кусок министерской кожи, годный на ремни. Осторожным, дружок, может быть только министр внутренних дел, и вся его осторожность заключается в том, что у него есть губернатор. Ежели губернатор совершил умный поступок, это заслуга министра внутренних дел, а ежели натворил глупости, это ошибка губернатора. Поэтому разумнее всего, чтобы губернатор ничего не делал, спокойно покуривал чубук и все предал на волю волн. Венгрия становится страной донесений. Губернатор пишет донесения обо всех чрезвычайных событиях, и самый лучший губернатор тот, который меньше всего пишет донесений, а самый лучший комитат тот — из которого меньше всего приходит бумаг.