|
– А где же ты спишь ночью? – Ночью я сплю на стекольном заводе, – сказал я. – Спишь на стекольном заводе? Разве там есть кровати? – спросил он. – А я на кровати никогда и не спал, – сказал я. – На чем же ты тогда спишь там, на стекольном заводе? – спрашивает он. – На земле, – отвечаю я, – когда на соломе, когда в теплой золе. Тут господин, у которого украли бумаги, сказал: – Слушаешь это бедное дитя и плакать хочется над злосчастиями человечества, а мы еще ропщем на свою судьбу, у меня даже слезы на глаза навернулись. – И у меня тоже, – сказал господин чиновник. – Послушай ка, Джек, – говорит он, – а разве тебе не дают денег, посылая с поручениями? – Мне дают есть, – ответил я, – а это куда лучше. – А как же ты обходишься с одеждой? – спрашивает он. – Иногда мне дарят старые вещи, когда лишние, – говорю я. – У тебя и рубашки то никогда небось не было, а? – говорит он. – Рубашки? Нет, как умерла моя кормилица, не было. – А когда она умерла? – спрашивает он. – Весной будет шесть зим, – ответил я. – Сколько же тебе лет? – спрашивает он. – Не знаю, – говорю я. – Ну ладно, – говорит чиновник, – а теперь, когда у тебя завелись деньги, купишь ты себе одежонку, потратишься на рубашку? – Конечно, – говорю я, – я и собираюсь купить себе какую нибудь одежку. – А что сделаешь с остальными деньгами? – Не знаю, – сказал я и заплакал. – Отчего же ты плачешь, Джек? – говорит он. – Я боюсь, – говорю я, продолжая плакать. – Чего боишься? – А если они узнают, что у меня есть деньги… – Ну и что тогда? – Тогда мне больше нельзя будет спать в теплой золе на стекольном заводе, не то они у меня их отнимут. – А зачем же тебе теперь спать там? И тут господа заговорили между собой о том, что волнение и заботы чаще всего посещают тех, у кого есть деньги, и это вполне естественно. – Уверяю вас, – сказал таможенный чиновник, – пока у этого бедного мальчика не было денег, он проводил ночи на стекольном заводе и спал на соломе или на теплой золе самым крепким и сладким сном; а теперь, когда у него завелись деньги, забота о том, как бы их сохранить, вызывает слезы на его глазах и вселяет страх в сердце. Они задали мне еще очень много вопросов, на которые я отвечал по детски, как умел, но в то же время стараясь угодить им; наконец, я ушел от них с тяжело набитым карманом, но, даю вам слово, совсем не с легким сердцем, потому как меня пугало мое богатство, я просто таки не знал, куда с ним деваться. Однако я ушел и бродил какое то время, не ведая, что же мне теперь делать; проблуждав так часа два или около того, я вернулся и сел у дверей дома господина чиновника; я сидел там, и слезы лились из моих глаз ручьями, пока не иссякли, но я не решался постучать в дверь. Правда, сидел я там, кажется, не очень долго, потому что кто то из домочадцев заметил меня; вышла служанка, она заговорила со мной, но я ничего не мог ей ответить, а продолжал плакать; наконец, мой плач донесся до ушей чиновника (купец к тому времени уже ушел), он позвал меня в дом и спросил, почему я все еще здесь. Я объяснил ему, что я не все время был здесь, я долго бродил и снова вернулся. – Отчего же, – говорит он, – ты вернулся? – Не знаю, – говорю я. – А из за чего ты так плачешь, – говорит он, – надеюсь, ты не потерял свои деньги? – Нет, – сказал я, – я еще не потерял их, но боюсь, что скоро потеряю. |
