|
Он, Дорошенко, великому государю служить и всякого добра хотеть и, не желая чина гетманского, умирать готов, только имеет беспрестанное попечение, чтобы быть при милости его государской. Когда боярин князь Ромодановский и гетман Иван Самойлович стояли у Днепра, то он, Дорошенко, к ним для присяги не поехал, опасаясь за свое здоровье, чтобы нежелательные ему люди западной стороны Днепра, перешедшие на восточную, не сделали над ним того же, что над Самком и Брюховецким. Опасаясь этого, он писал на Запорожье к кошевому атаману Ивану Серку, чтобы приехал в Чигирин для совета и был свидетелем присяги Дорошенковой царскому величеству. Когда Серко приехал, то присяга была принесена и клейноты войсковые ему отданы, причем Серко и все войско велели ему, Дорошенку, писаться гетманом до указа великого государя. В подданстве у турецкого султана был он и санжаки турецкие принял с общей рады всей старшины. Когда он в одно время получил и милостивую государеву грамоту из Москвы, и обнадеживательные грамоты от короля, то созвал всю старшину и спрашивал: у которого государя быть в подданстве? И старшина пожелали обороны турецкой и крымской. Но когда султан и хан для этой обороны пришли на Украйну, города разорили, множество невинных душ погубили и в неволю захватили, в то время те же советники, складывая вину на Дорошенка и желая себе гетманства, перешли все на восточную сторону, также и жители; а он, Дорошенко, вспоминая царские милостивые грамоты и не видя в том деле ни от кого помешки, от султана отстал и санжаки шлет к великому государю с тестем своим и братом Андреем, и как скоро чрез этих посланников получит полное уверение, то немедленно без отговорок поедет в Москву. Теперь при нем города Чигиринского полка: Крылов, Вороновка, Бужин, Боровица, Суботово, Медведовка, Жаботин, Черкасы, Белозерье. Сенкеевич подал грамоту от гетмана: в ней Дорошенко сравнивал себя с евангельским расслабленным, не имевшим человека, который бы ввергнул его в целительную купель. «Не имел я человека, – писал Дорошенко, – который бы избавил меня от злого недуга, от ига бусурманского, ввергнув в целебную купель великомощной вашего царского величества обороны. Умилосердись, великий государь царь, не отринь меня от пресветлого лица своего, но милостиво, яко царь небесный, Христос, расслабленному рцы: восстани, возьми одр свой и ходи, повели мне срамное ложе ига бусурманского оставити!» «Все прежнее будет забыто, – отвечал царь. – Безо всякого сомнения приезжай на сю сторону Днепра к князю Ромодановскому и гетману Ивану Самойловичу и пред ними принеси присягу: захочешь с родственниками своими ехать к нам в Москву, то получишь нашу многую милость и жалованье, и укажем отпустить тебя в малороссийские города по прежнему, позволим жить, в каком городе захочешь, безо всякой обиды и укоризны». Нежеланный был это гость для гетмана Ивана Самойловича; гетман не верил, чтоб Дорошенко решился приехать на восточную сторону в виде частного человека, он все боялся смут от Дорошенка и Серка, сознания рады и свержения его, Самойловича. Он послал в Запорожье грамоту с выговором, как смел Иван Серко с товарищами ездить в Чигирин и подтвердить там гетманство Дорошенку без ведома гетмана и всего Войска Запорожского городового? Потом, как смели разослать грамоты к полковникам, чтобы те не враждовали более с Дорошенком? «И так уже, – писал гетман, – почти 30 лет за грехи наши кровавым обливаемся потом. Каждый из молодцов добрых, бога боящихся и правду любящих, знает, что западная сторона разорена благодаря Дорошенку, который возбудил против себя беды со всех сторон, поддавшись турецкому султану, под которым и последних людей потерял; а когда увидал, что мало там осталось, то, чтобы побыть некоторое время гетманом, призвал вас к своему расколу. |
