|
Ночью последний свиделся с Хмельницким и стал расспрашивать его, что за причины, по которым он непременно хочет сложить булаву? «Я молод, несчастлив, болен (падучею болезнию и грыжею)», – отвечал Юрий, насказал и много других, менее важных причин. Беневский стал уговаривать его. «Из за пустых причин, – говорил он, – ты хочешь отказаться от гетманства, не думая, каким опасностям подвергаешь себя, имение свое и дом!» Беневский открыл ему интриги его соперника и что его ждет, когда этот соперник сделается гетманом. Хмельницкий не верил, чтоб интриги соперника шли так далеко; тогда Беневский предложил ему призвать немедленно же полковников, которые сами скажут ему о своем избраннике. Полковники были призваны и объявили: «Завтра же надобно созвать раду, и если ты, пан гетман, покинешь булаву, то без гетмана быть не можем и сейчас же посылаем кой к кому, которому отдаем в опеку себя, жен и детей наших». Это объявление убило несчастного Хмельницкого. «Завтра будет рада», – сказал он и отпустил полковников. Оставшись наедине с Беневским, он начал срывать сердце, обвинять каждого полковника в измене против республики и коварстве. «И теперь они хотят выбрать того в гетманы, чтоб опять своевольничать», – говорил он. Беневский торжествовал: он пустил черную кошку между гетманом и полковниками и, чтоб еще больше раздражить Хмельницкого и выведать все нужное, стал говорить: «А полковники, пан гетман, все зло складывают на тебя, говорят, что и Серко, и Апостол, и Цецура, и Пушкарь из за тебя возмутились; говорят, что ваша милость и Брюховецкого с частию казны отправил к царю московскому, и Самченко, твой родной дядя, по твоему внушению поднял бунт в Переяславле». Бедный Хмельниченко совсем растерялся: стал оправдываться, в ином признавался, наконец стал умолять искусителя: «Будь отцом, советником, ходатаем у короля и королевы; клянусь, что буду следовать твоим советам, не буду слушать злых речей». Беневский, разумеется, прежде всего присоветовал не покидать гетманства, потом, так как Юрий по молодости и нездоровью нуждался в помощнике, Беневский присоветовал ему взять на писарство Тетерю, чем приобретет доверенность короля и республики, потому что настоящий писарь, Семен Голуховский, предан царю и царем поставлен. Хмельницкий на все согласился, требуя одного, чтоб Беневский оставался ему другом и добрым советником. 10 ноября собралась рада из одной старшины на дворе гетманском; Беневский начал первый говорить, объявил, что ни одно из царских распоряжений не может иметь больше силы, и от имени королевского вручил булаву Хмельницкому при всеобщем восторге, как будто бы никогда не думали ни о ком другом. Но к вечеру торжество Беневского было нарушено: ему дали знать, что чернь бунтует, зачем рада была в избе не по старине, подозревает тут злой умысел против Войска. Беневский послал сказать гетману, чтоб на другой день созвал черную раду и на ней снова принял от него булаву. Хмельницкому не хотелось созывать черни. «Если пан воевода, – отвечал он, – хочет черной рады, да еще во время ярмарки, то пусть знает, что погубит и себя, и меня, и полковников и учинит смуту большую». Новый посланец от воеводы к гетману: «Напрасно беспокоишься; если не будет черной рады, то все равно что ничего!» Не один Хмельницкий, все старшие козаки, все домашние Беневского были против черной рады, но воевода был непреклонен, и Хмельницкий, раскаиваясь, что обещал его слушаться, велел повестить раду. 11 ноября площадь у церкви св. |
