|
— Повернитесь. Он выполнил. После того, что она видела, прятать от нее задницу не имело смысла. — Вы в хорошей форме, — оценила Ксена. — Для человека, который провел пять лет в камере. — А для не-человека?.. — Вы не ответили на вопрос. — Я не слышал вопроса, — проговорил Андрей, копируя ее манеру. Получилось какое-то кривляние, но это Ксену не волновало. — Вы следили за своим телом, — сказала она. — К чему-то готовились? Чего-то ждали? Надеялись на освобождение? — Не готовился, не ждал, не надеялся. — Сообразив, что такой ответ ее не удовлетворяет, Андрей добавил: — Это лишь один из способов не сойти в камере с ума. — Какие еще способы вам известны? — Еще — разгадывать кроссворды. Но в газете их не было. А еще, я слышал, можно сочинять романы, только, по-моему, это и есть прямая дорога в дурдом. Я оденусь, вы позволите? — Нет. Обратно. Он повернулся к ней снова — всем фасадом. — У вас на груди изображен крест. — Полагаю, крест символизирует конец жизни, — высказался Стив. — Это правда? — спросила Ксена. — Да. — Андрей помедлил. — Правда. — Вы от него избавитесь. — Почему? — Потому что служба у нас — не конец, а начало. — Ксена резко поднялась. — С чего вы взяли, что я буду у вас служить? — пробормотал Андрей. — Это очевидно, — сказала она, покидая каюту. Стив выдержал паузу и занял место у стола. — Одевайтесь, Андрей Алексеевич. — Я не Алексеевич. — Андрей Алексеевич Волков, — спокойно произнес Стив. — И никакой я не Волков. — Он запутался ногой в брючине и чуть не упал. — Вы... перепутали? Вы меня с кем-то перепутали! — расхохотался Андрей. — Это ваши новые анкетные данные. — А вам доступно такое понятие, как юмор? — Понятие доступно, — ответил Стив. — К делу. Имя вам решено не менять. У вас и без того будут проблемы с самоидентификацией. — Погодите, погодите! Вы что это?., вы о чем? — Мы ценим каждого сотрудника. Мы обеспечим вам максимальную безопасность. Но мы не можем уделять вам чрезмерное внимание, а это значит... Андрей закрыл глаза. Все это значило только одно: он продался. Вот как это случилось. Без пыток, без угроз. Заставили не кнутом, даже не пряником — черствой краюхой. Отмыли, дали нормально поесть и разрешили вспомнить, чем отличается живая женщина от замызганной фотки в газете. Ему ничего не сказали. Зачем, если все понятно и так? Откажешься — вернешься в камеру. Навсегда, до конца жизни. В тридцать лет — до самого конца... Ксена видела его пару минут, но за это время нашла фразу, перед которой Андрей был бессилен. Ему не сулили ни денег, ни власти. И новая жизнь, идущая на смену старой, — никто не гарантировал ее продолжительности. Ему не обещали даже этого. Ничего. Только покормили. Приличная собака и та за бутерброд хозяина не бросит. Самое отвратительное, что его ни о чем не спрашивали, в его решении гады не сомневались. |
