|
"Как приятно, - размышляла Александра, - когда мужчины спокойно беседуют: нет этой агрессивности, не хватают друг друга за грудки, не следят с помощью микрофонов и звукозаписи". Она пугалась, когда, гуляя в лесу у бухты, находила где-нибудь на песке следы клешней или одно-два пера, оставшихся от смертельной схватки. Эд Парсли принял Ван Хорна за банкира, проводящего политику существующей Системы, и все в нем противилось тому, что его собеседник явно торопится закончить разговор с надоедливым либералом-неудачником, беспомощным представителем несуществующего Бога. Эду хотелось бы представлять другую систему, столь же сильную и обширную. Будто для самоистязания, он носил сутану с воротом, в котором его шея казалась одновременно мальчишеской и жилистой; для священника его вероисповедания такой воротник был необычен, и он носил его как бы в знак протеста. - Мне послышалось, - голос его звучал приглушенно, с вкрадчивой торжественностью, - что вы критикуете исполнение Джейн ее партии на виолончели? - Только смычок, - сказал Ван Хорн неожиданно робко и застенчиво, челюсть его отвисла, и закапала слюна. - Я сказал, что все было замечательно, только смычок "фыркает". Господи, да здесь нужно смотреть во все глаза, чтобы не наступить кому-нибудь на любимую мозоль. Я тут рассказывал милой Александре, как нерасторопен мой подрядчик-сантехник, а оказалось, он ее лучший друг. - Не лучший друг, а просто друг, - сочла нужным вмешаться Александра. Этот человек, как она заметила даже в суматохе первой встречи, обладал даром бесцеремонно выводить женщину на чистую воду, вынуждая ее сказать больше, чем она собиралась. Вот он только что обидел Джейн, и она молча смотрит на него влажным взглядом побитой собаки. - Бетховен был особенно великолепен, вы согласны? - Парсли все не отставал от Ван Хорна, чтобы вырвать у него какую-нибудь уступку, начало мирного договора, предлог для встречи в следующий раз. - Бетховен, - великан говорил нудно и назидательно, - заложил собственную душу, чтобы написать эти последние квартеты, он был совершенно глухой. Все эти знаменитости девятнадцатого века запродали свои души дьяволу. Лист, Паганини. То, что они создали, выше человеческих возможностей. - Я упражнялась до тех пор, пока не выступала на пальцах кровь - Джейн подала голос, глядя прямо в рот Ван Хорну, утиравшемуся в это время рукавом. - Все эти ужасные шестнадцатые ноты во втором анданте... - Продолжайте ваши упражнения, малышка Джейн. Знаете, на пять шестых здесь главное - динамическая память. А когда помнят пальцы, сердце может петь. А до этого вы просто выполняете движения. Послушайте. Почему бы вам не приехать как-нибудь ко мне, и мы развлечемся, исполняя Людвига на фортепиано и виолончели? Эта соната ля бемоль просто прелесть, если не бояться легато. Или эта ми минор Брамса: fabuloso <потрясающая (фр.)>. Quel Schmaltz! <как (фр.) сало (нем.); здесь: в значении "как по маслу"> Думаю, мои пальцы еще помнят ее. - Он пошевелил пальцами перед их лицами. Руки Ван Хорна внушали какой-то страх своей белизной, пусть даже скрытой под волосами; казалось, на нем облегающие хирургические перчатки. Эд Парсли, пытаясь загладить неловкость, повернулся к Александре с неприятным видом заговорщика. - Кажется, ваш друг знает, о чем говорит. - Не смотрите так на меня. Я только что познакомилась с этим джентльменом, - сказала Александра. - Он еще в детстве был вундеркиндом, - сообщила им Джейн Смарт, рассердившись и словно обороняясь. Ее аура, обычно розовато-лиловая, стала вздыматься светло-лиловыми полосами, предвещая такое возбуждение, при котором за аурой не виден человек. |
