|
Сверчки исполняли свою бесконечную монотонную песнь. Фары автомобилей, несущихся по дороге Кокумскуссок, и облетевшие кусты у входа в церковь четко вырисовывались в свете иллюминации, как сложные жвалы и сочлененные с лапками усики огромных насекомых. В воздухе стоял едва уловимый запах кислых яблок, они превращались в сидр под собственной кожицей - их не собирали, они падали и гнили в заброшенных садах, ставших церковной собственностью и ждущих настоящего хозяина. На гравийной стоянке у церкви сгрудились в ожидании машины. Ее собственный маленький "субару" представлялся ей туннелем цвета тыквы, в конце которого ярко светилась огнями тихая деревенская кухня. Коул, приветливо стучащий по полу хвостом, дыхание детей, спящих в своих комнатах или притворившихся спящими и выключившими телевизор в ту минуту, как фары ее машины ярко осветили окна дома. Она проверит каждого из них в своей постельке, затем вынет двадцать обожженных малышек (искусно разложенных так, чтобы ни одна пара не соприкасалась и не соединялась) из шведской печи для обжига, которая будет все еще пощелкивать, охлаждаясь, и рассказывать ей о том, что произошло дома, пока ее не было, - ведь время движется везде, а не только в речушке, в дельте которой мы плывем. Затем, исполнив свой долг по отношению к детям, к мочевому пузырю, к зубам, она войдет в просторное постельное царство королевы без короля, принадлежащее ей одной. Александра читала бесконечный роман, автором была женщина с тремя именами и яркой раскрашенной фотографией на блестящей суперобложке. Каждую ночь, прежде чем впасть в небытие, Александра прочитывала несколько страниц бесконечных описаний ковбойских приключений среди утесов и замков на Диком Западе. В снах своих она странствовала повсюду: далеко над крышами домов, попадала в комнаты, причудливо составленные из обломков собственного прошлого, и в каждом сне присутствовало ее собственное "я", исполненное неясной печали, когда она доставала из материнской рабочей корзинки подушечку для иголок в форме яблока или, глядя на снежные вершины за окном, собиралась позвонить по телефону давно умершей подруге. В снах вокруг нее витали предчувствия, как яркая реклама из папье-маше в парке развлечений, заманивающая простаков. Но мы никогда не предвкушаем снов, как и надуманных приключений, что следуют за смертью. За спиной заскрипел гравий. Какой-то темноволосый мужчина коснулся ее локтя, прикосновение было холодно как лед, а может, просто она сама была как в лихорадке. Александра подскочила от испуга. Он захохотал. - Только что случилось ужасное. Старая дама, у которой рассыпались бусы минуту назад, разнервничалась и споткнулась о собственные туфли, все боятся, что она сломала бедро. - Как печально, - искренне, но рассеянно сказала Александра, мысли ее были далеко, а сердце еще сильно билось от испуга. Даррил Ван Хорн наклонился к ней близко, очень близко, и сказал в самое ухо: - Не забудьте, милая. Подумайте. Я наведаюсь в ту галерею. Мы созвонимся. Доброй ночи. *** - Ты в самом деле к нему ездила? - спрашивала Александра по телефону у Джейн, испытывая какое-то неясное удовольствие. - А почему мне было не съездить? - твердо сказала Джейн. - У него действительно есть ноты сонаты ля минор Брамса, и он изумительно играет. Как Либерас, но только без всех этих улыбочек. А ведь, глядя на его руки, не подумаешь, что он на такое способен. - Ты была одна? Я так и представляю себе рекламу духов. Ту, где молодой виолончелист соблазняет аккомпаниаторшу в платье с глубоким вырезом. - Зачем же так вульгарно, Александра. Он не испытывает ко мне влечения, а потом, там вокруг все эти работники, включая твоего дружка Джо Марино, нарядно одетого, с пером в маленькой клетчатой шляпе. |
