— На воздухе мозги точно прочистятся, — громко возвестил в открытое окно мистер Халлоран. — А вот от трепа можно мозгами тронуться.

— А теперь послушай меня, Мэгги, разговор этот не для телефона. И кончай нюни распускать, делай, что долг велит, а меня больше не дергай. И не смей говорить, что уйдешь от мужа, подумай хотя бы: ну куда ты денешься? На панель что ли пойдешь или прачечную на кухне устроишь? К нам вернуться ты не можешь, так что оставайся-ка ты у мужа — там твое место. Не будь дурой, Мэгги. Он тебя кормит, а много есть женщин и получше тебя, кто и этого не имеет. Отец? Что с ним сделается? Да, торчит, как всегда, дома. Бог знает, что с нами станется. Да ты ж его знаешь, ему хоть бы хны… И попомни мои слова, Мэгги, если у тебя с мужем разладится, сама будешь виновата, и от меня жалости не дождешься… Ну, хватит, некогда мне разговоры разговаривать. Всего.

Мистер Халлоран навострил уши — боялся пропустить хоть слово, думал: Джералд Маккоркери вон куда, на самый верх лестницы, можно сказать, взобрался — и Рози к этому причастна; и каждый раз, когда семейство Маккоркери взбиралось ступенькой выше, он, Майкл Халлоран, опускался ступенькой ниже — и Лейси Махаффи к этому причастна. Начинали они вместе совсем еще пацанятами, в одно и то же время и возможности у них были одни и те же, и дружки одни и те же, только Маккоркери, сколько бы случаев ему ни подвертывалось, ни одного не упустил, сумел подкатиться к большим шишкам, которые выборами в округах заворачивали, а там одно прибыльное дельце другое за собой тянуло. Рози умела и опорой ему быть, и протолкнуть его, куда нужно. Маккоркери еще не один год приглашали их с Лейси и домой, и закатиться куда-нибудь компанией, но Лейси ни в какую.

— Будешь хороводиться с этими ушлыми ребятами, пить да гулять по ночам, на работе не удержишься, — говорила Лейси, — и вообще, как у тебя язык повернулся просить жену водить компанию с такой женщиной?

У мистера Халлорана вошло в обыкновение время от времени наведываться к Маккоркери в одиночку: тот все еще благоволил к нему, все еще готов был пристроить его к хорошему делу, в выборы все еще просил пособить тем-сем. У Маккоркери, где бы они ни жили, всегда народу труба непротолченная, дым коромыслом; они то и дело переезжали — и всякий раз в квартиру получше, с мебелями пошикарней. Рози помогала и выпивку разносить и сама стаканчик-другой могла пропустить, и для каждого у нее шутка была припасена. Пианола или там патефон играли без передыху, все плясали, и видно было, что и наличность у них водится, и насчет будущего им беспокоиться нечего. После таких вечеринок он возвращался домой поздно в ту же самую тесную квартирку без горячей воды, без лифта, потому что Лейси лишний доллар напоказ нипочем не потратит. Все до последнего цента надо откладывать на старость, говорила она. Он у Маккоркери наестся вкуснятины всякой, напьется вдосталь, а дома его встречает Лейси в затрапезе, в который раз разогревает жареную картошку, сердитая, разобиженная, молчит, голову понурит, лицо скривит: почуяла, что от него попахивает спиртным.

— Раз я тебя до ночи ждала, картошки нажарила, мог бы по крайности ее съесть, — скажет.

— Да ну ее, ешь сама свою картошку, на кой мне она, — огрызнется он: оттого, что не такой жены он хотел и не такой жизни, какую он по ее милости ведет.