«Будь осторожен! Смотри по сторонам!»

                                               * * *

- Да пойми же ты, папа, в конце концов, я о ней беспокоюсь!

Анна ходила по чугунной, увитой диким виноградом беседке – три шага и поворот, три шага и снова поворот – и пыталась доказать что-то сидящему на широкой скамейке отцу.

Месяц назад ей исполнилось сорок пять, но никто не давал и сорока. Яркая голубоглазая блондинка с искусно затененными кончиками коротких волос, она взяла от своих левантийских предков с отцовской стороны лишь едва заметную полоску усиков над полной верхней губой. Они вносили в ее рафинированно славянский облик пряную пикантную нотку, поэтому Анна их не думала выводить их. Она пользовалась у мужчин бешеным успехом, имела молодого, красивого любовника для тела и еще одного, постарше и поумнее, - для души. Жила в свое удовольствие, денег получала немало. Не за работу в районном КВД, разумеется, а от своих «конфиденциальных» пациентов, которые вовсе не торопились нести свои неприличные болячки в государственный диспансер.

Только одно «но» было в ее легкой и радостной жизни. И «но» немаленькое. А именно, дочь Галина, с которой приходилось обитать вместе в двухкомнатной квартире. Пока был жив Михаил, с которым Анна хоть и не развелась, но и вместе давно не жила, все было гораздо проще. Он поселился в квартире своей сестры, и Галина с ним. Но три года назад Михаил утонул на рыбалке. Сестра его к тому времени ушла от мужа, вернулась к себе и выставила племянницу под зад коленом. Михаил в той квартире прописан не был, прав на нее никаких не имел, поэтому пришлось Галине убираться восвояси. Назад к матери.

Вот тут-то и началось самое веселое. Они и раньше не слишком ладили из-за чрезмерного, по мнению Анны, увлечения дочери религией. Нет, Анна не была воинствующей атеисткой, даже ходила на Пасху в церковь святить куличи, но дочь считала какой-то злобной фанатичкой. Уставится своими рыбьими глазами и бубнит замогильным голосом: то не так, и это грех, и ждут тебя, мама, на том свете черти со сковородками. И так без конца. Завесила свою комнату иконами от пола до потолка, денно и нощно жжет свечи да лампады, молится, лбом об пол стучит. А посты! Это есть нельзя и то нельзя. Губишь ты, мама, свою бессмертную душу. Как-то раз она не выдержала, вскипела: «Отвяжись, ради Бога! Я тебе не мешаю жить так, как тебе угодно, так и ты не приставай ко мне. В рай строем из-под палки не ходят». Как тут Галина взвилась, да как заорала: «Я не могу терпеть рядом грех!» Ей даже страшно стало – дочь выглядела совершенно безумной. Наверно, такие, как она, в средние века шли в крестовые походы и сжигали ведьм на кострах.

Анна даже с любовником своим советовалась, психиатром, - тем, который для души. Единственное, что он мог предложить, - это разъехаться. Но как? Разменять квартиру на однокомнатную и комнату в коммуналке? Галина сдвинула свои лохматые, дедовы брови: «На комнату я не согласна!» Вот и весь разговор. Искать деньги на доплату? Значит, урезать себя в расходах, а она уже привыкла к легким тратам. Тетка Фира помочь наотрез отказалась. Галину она просто терпеть не может. Все, что хоть как-то связано с церковью, вызывает у нее нервную почесуху. Вырастила, мол, такую монашку, не помешала – вот и делай теперь с ней что хочешь.

Толик и посоветовал: а что, если бабку вашу через суд и психиатрическую экспертизу признать недееспособной?

Сначала Анну покоробило: как так можно! Но потом она вспомнила, как тетушка Фира с дядей Федей обошлась. Спихнула в дом престарелых и думать о нем забыла.