- Почём я ведаю? - нахмурился Иван. Вспомнилась молодая гречанка, с которой сдирали этот плат и эти бусы. Она бросилась прямо под копыта Иванова коня, да споткнулась, и Рядило настиг её, повалил на землю и ударил, чтоб не шибко кричала. Потом её вязали и куда-то волокли…

    - Аль себе Домажировну сберегаешь? - угадал Рядило. - Я поперёк князя не полезу!

    Однако глаза его были весело-вороватые, и Иван помотал головой:

    - Нет. Не сберегаю.

    Спешили уйти от погони, понимая, что три сотни не выстоят против византийских легионов. Потому спали вполглаза, коней меняли на ходу, захваченную скотину замучили до полусмерти. Иван тихо злился, коря себя за этот поход. И не потому, что мог остановить, но не захотел, а потому, что не мог, хоть и хотел. Не он повёл берладников грабить греков - берладники потащили его за собой. Но не понимают они, что за это Византийская империя нанесёт ответный удар? И будет он пострашнее, чем половецкие набеги.

    Только перейдя Серет, немного успокоились - погоня, если была, отстала, а тут своя земля. Коли надо, соберётся ополчение и отгонит греков восвояси. Ватажники приосанились, ехали гордые, хвастаясь на привалах друг перед другом победами и захваченным добром. Иван же мрачнел не по дням, а по часам.

    Наконец добрались до Добруджи. Загодя был вперёд отправлен гонец, и те, кто был в городе, встречали ватажников, как победителей. Весело кричали ребятишки, девки и бабы спешили высмотреть среди воинов своих родных и близких, старики уважительно и завистливо качали головами.

    Все съезжались на двор Ивана - он так и остался жить в бывшем курене коваля Домажира. Выставляли столы, разводили костры, над которыми жарили туши свиней и баранов, разрубленных коров и быков. У кувшинов отбивали горлышки и тут же пили сладкое греческое вино.

    Гуляла на радостях вся Добруджа - проходивших мимо останавливали, угощали вином и мясом, обильно сдобренным захваченными пряностями. Хвастались богатой добычей, водили подивиться на сваленные грудами мешки с житом. Лето кончилось, шла по земле обильная урожаями осень - и захваченная добыча обещала сытную зиму.

    Иван сидел на переднем месте. Подле него сгрудились ближники - Мирон со Степаном Хотяничем, Тимоха-попович и самочинно примкнувший к ним Рядило-отрок. Перебивая друг друга, вспоминали набег.

    - …А он како выхватит рогатину и как попрёт на меня! Ну, думаю, держись! Мы не лыком шиты…

    - …Насели враз трое… Еле отбился. Один - а всех положил!

    - …Ну и саданул я ему от души - знай, мол, наших! А он здоровый оказался, хоть и щуплый, - упал и поднялся! Вот диво!…

    - …Орёт чего-то не по-нашему… Проклинает, верно… Ну, я и отмахнулся мечом - неча, мол, каркать.

    - …Он уж наконь прыгнул - уйти хотел. А я его стрелкой промеж лопаток достал - ишшо к своим жаловаться прибежит… Трус, а туда же!

    Иван слушал нарочито громкие речи, поворачивая голову то к одному, то к другому. Несколько деревень прошли они - в каждой было почти одно и то же. Только в одной стоял постоем небольшой отряд греческих солдат. Здесь был бой, но берладники положили всех до единого, хотя и сами недосчитались кое-кого. Потом был грабёж, когда в одну кучу волокли всё подряд - и скотину, и рухлядь. Людей чаще всего рубили на месте, полон не брали. Это хорошо и плохо. Плохо потому, что недорубленный лес скоро вырастает, а хорошо потому, что лишняя кровь обозлит Византию.