Он любил весну начиная со второй половины апреля, лето и самое начало осени. В этом его пристрастии к теплому времени года было что-то от отношения, свойственного дворникам, солдатам и зекам. Петрович знал об этом и не переживал по этому поводу, поскольку в свое время отведал всего понемножку.
Он потушил в пепельнице окурок и вернулся к столу. Снял с чашки запотевшее блюдце, помешал темно-коричневый настой ложечкой, чтобы осели чаинки. Не присаживаясь, поднес чашку к губам, подул.
В кабинете раздался телефонный звонок. Петрович вздрогнул от неожиданности, по инерции хватанул кипятка, обжегся, зашипел и с грохотом поставил, почти бросил чашку на стол, расплескав часть ее содержимого.
– Вашу м-мать! – выругался он и поспешил в кабинет.
Звонил Чижик, и по его голосу Петрович понял, что успокаиваться рано: неприятности продолжаются. Чижик говорил торопливо, задыхаясь, как после быстрого бега.
– У нас проблемы, Петрович, – выпалил он первым делом.
– Об этом не трудно догадаться, – проворчал Мамонтов. – Если бы ты нашел на улице чемодан с баксами, ты бы не стал звонить. Что там у вас стряслось?
– Петрович, эта баба от нас ушла.
– Что?!
Мамонтов не мог поверить своим ушам. В голове метались беспорядочные мысли. Что значит – ушла? Как ушла? Это же не спецназовец, это же просто баба…
– Ушла, Петрович. Не сама ушла конечно, увезли ее…
– Менты, что ли?
– Да какие менты! Похоже, это тот самый крендель, которым вчера Борис и Самсон интересовались. Просиди, как только он на горизонте засветится, звякнуть им на мобильник. Ну как он приехал, я им сразу позвонил. А они не отвечают, козлы…
– Погоди, – сказал Петрович и присел на стул, чувствуя, что ноги вот-вот откажутся его держать. – Что ты мне гонишь? Этого просто не может быть.
– Ну как же не может, – обиженно сказал Чижик, – когда я его своими глазами видел! Посадил бабу в машину и увез.
– Путаешь, – сказал Петрович, уже понимая, что Чижик ничего не путает. – Я же только что звонил в больницу. Мне сказали, что он в реанимации…
– В психиатрии он, а не в реанимации, – непочтительно перебил его Чижик. – Да и оттуда, видать, сбежал. Как он машину водит – это же что-то с чем-то! Я такого даже в кино не видел. Таскал он нас по городу, таскал, пока Каланча на всем скаку в витрину не вломился. Хорошо, в булочной обед был, не то натворили бы дел… Так и проехали юзом от самой витрины до прилавка через весь торговый зал. Кассу, блин, своротили… Я оттуда подорвал, чтобы вам позвонить, а Каланчу гибе.., де.., в общем, мусора повязали. Он им сейчас втирает, что у него рулевое отказало вместе с тормозами, а у самого под мышкой ствол, а в кармане пакетик с кокой. В общем, гавкнулся Каланча. Мне-то чего теперь делать?
– Вешайся, кретин, – сказал Петрович. – Недоумки, лоханы, пальцем деланные! Подвели под монастырь, животные!
Он с грохотом обрушил трубку на рычаги и крепко потер ладонями щеки. Оснований подозревать Чижика во лжи у него не было. Значит, Серый жив и до сих пор сохранил способность активно путаться под ногами. До чего же живуч, мерзавец! Живуч, быстр и непредсказуем. Никогда не знаешь, чего от него ожидать. А что, если Самсон и Борис умерли не сразу? Что, если он успел поговорить с ними по душам и вытянуть из них имя Петровича? Это было очень возможно. Сам Петрович, оказавшись на месте Серого, поступил бы именно так.
Он вернулся на кухню и стал большими медленными глотками пить слегка остывший чифирь, чтобы сосредоточиться и не пороть горячку. Он пытался поставить себя на место Серого, чтобы предугадать следующий ход противника. |