Там, в окопах, Воронцов и не задумался бы над такими мелочами. Там они ничего не значили.

Он так и не подошел к убитому, пока из орешника не появился Иванок.

— Ну что, твой лось? Или не твой? — спросил он Иванка.

— Он, Кличеня. Вот скотина. Готов. — И Иванок повернул носком сапога запрокинутую голову убитого.

Спустя час они вернулись на хутор.

Воронцов протянул Радовскому автомат Кличени, запасные магазины и сказал:

— Ну что, пойдем?

— Надо идти, — ответил Радовский.

Из-за сосен вышел монах Нил и долго смотрел вслед, пока их фигуры не превратились в тени, исчезающие среди подлеска.

Пуля летела над знакомыми местами. Нет, война отсюда не ушла. Самолеты взлетали с тылового аэродрома. Они тяжело отрывались от земли и ложились на курс в сторону заходящего солнца. Они несли тонны бомб. И тысячи пуль дремали в промасленных лентах скорострельных пулеметов, расположенных в кабинах стрелков. Работа войны продолжалась и здесь. Слишком здесь земля пропиталась кровью солдат. Пройдет год-другой, и, если война сюда не вернется, вырастут новые травы, затянутся песком и глиной окопы и воронки. Неужели и ей тогда валяться где-нибудь на нагретом солнцем песке? Или ржаветь в мокрой от дождя глине на коровьем выпасе?

Глава шестнадцатая

Старший лейтенант Нелюбин оглянулся на овраг. Там было тихо. «Неужели никого не осталось, — с болью подумал он о своей роте. — Не может быть. Наверняка кто-нибудь из пулеметчиков мог уйти к берегу. Но что с батальоном, тоже неизвестно. Овраг, похоже, не занят никем. Немцы почему-то не спешат входить в него. Возможно, побаиваются, что он пристрелян с левого берега тяжелой артиллерией. Медлят. Выжидают. Им лишние потери ни к чему».

— Звягин, — позвал он связиста, — надо все же сходить в овраг. Посмотри там хорошенько. Может, кто остался? И рацию забери.

— Да кто там может остаться, старшой? Никого там уже нет. Вон, тихо как… А рация разбита! К чему она нам? Для отчета, что ли? Что не бросили? Лучше гранат побольше взять, чем эту бандуру таскать!

Звягин, конечно же, боится. Что ж, любой бы испугался, окажись он на месте того, кому ползти сейчас через открытое пространство, а потом искать в овраге раненых.

— Эх, Кондратий Герасимович… — вздохнул связист, теребя ремень немецкой винтовки.

— Ты пойми, Звягин, что мне послать туда, кроме тебя, больше некого. А рацию закопай. Раз она разбита, закопай. Лопата у тебя есть?

— Да есть у меня лопата! — зло стиснул зубы связист. — А если я — отсюда, а они — оттуда?

— Тогда уходи. Мы прикроем. И вот что, на всякий случай: собираемся вон там, за перелеском. Там тоже должен быть овраг. Прорываться будем туда, к городу. К соседям.

Капитан-артиллерист вытащил из кобуры ТТ, проверил обойму, сказал:

— Я с ним пойду, старлей. Только вы без нас не уходите. Прикройте.

— Погоди-ка. — И Нелюбин снял с плеча немецкий автомат, который подобрал возле блиндажа. — На вот, возьми. И Звягина держись. Вы там, в артиллерии… Ну, идите.

Немцы молчали. Стрельба прекратилась и в овраге.

— Сейчас перегруппируются и пойдут траншею и овраг прочесывать. — Младший сержант Пиманов сдвинул на затылок каску, прислушался.

— Конечно, пойдут, — отозвался Нелюбин. — Но они нас будут ждать там, перед оврагом. А мы пойдем в другую сторону. Так что давай, Пиманов, готовь своих людей к прорыву. Гранаты соберите. Там все сгодится.

«Только бы Звягина и капитана не прихватили в овраге, — подумал он».