Как заговорили? Ну, конечно же, не на митингах.

Люди были теперь ученые, слов даром не бросали, чтобы ветер не унес их в даль Кольского залива, как унес он немало громких фраз в году семнадцатом и позже: все они растаяли над океаном. Теперь собирались тайком, с опаской, по условному паролю, по стуку в двери – особому. И людей отбирали, как ювелир камешки: увидели тебя хоть раз пьяным – все, отвались в сторону, ты уже для партии не нужен. Дело тут такое: ходили по самому лезвию, у каждого только два глаза, а вокруг – сотни глаз. Теперь, когда англичане ушли с Мурмана, можно подумать и о восстании…

Пора! И сообща решили: декабрь! Всё в декабре!

А за Шанхай-городом всеми красками, словно ярмарка, расцветилась шумливая, нетрезвая барахолка. Те, на ком рубашка горела, давно упаковались. А чего не увезти с собой – продавали по дешевке. Каратыгин тщетно сбывал свой катер; можно было даже паровоз купить с вагонами; какой-то каперанг предлагал из-под полы корабельное орудие; пулемет стоил так дешево, что не верилось, – всего пять рублей; патроны просто под ногами валялись… Безменов заметил, что на толкучке совсем не было книг. Ни одной книжки! Книги – это нечто устойчивое, приходящее только с миром, когда уют и покой в домах, когда человек сыт и спокоен, – вот тогда он вечером садится возле огня, гладит кошку и с любовью раскрывает книгу. Это – волшебные минуты!

Да какие там, к черту, книги на Мурмане! Прожрать, пропить, в лучшем случае тряпку на себя новую повесить – вот и вся забота. Даже газет не скопилось на Мурмане, хотя Ванька Кладов три раза в неделю клеил по заборам свой «Мурманский вестник»…

Ванька Кладов, конечно, тут же вертелся в толпе, словно угорь. Погоны мичмана – золотистые – уныло висли на его покатых плечах. Заметил Безменова и разлетелся с улыбкой.

– Здорово, – сказал приятельски. – Ты чего это, говорят, красную звезду на красный крест переделал?

– Заходи, – ответил Безменов, а сердце уже екнуло. – Новая партия подштанников прибыла.. Хочешь? Полотняные.

– А чем возьмешь? – спросил Кладов.

– Иди ты… С тобою дело опасно иметь… Прощевай!

Через полчаса, спрятав выручку, Ванька Кладов побрел с горы в сторону залива. За бараком флотской роты, где выгребались городские помойки со дня основания города и где прятались в норах от Дилакторского местные дезертиры, – именно там Ваньку схватили за ворот шинели и забросили в пустой барак. Возле своей переносицы он увидел глазок револьвера, а выше…

Выше на него глядели строгие глаза Безменова.

– Тихо! – предупредил его Павел и показал в темноту барака. – Видишь? – спросил. – Вот он, видать, шумел, вроде тебя…

Там лежал труп, уже покрытый зеленью плесени: человек был убит еще с осени. Барак флотской роты славился на весь Мурманск – тут убивали и сюда же подкидывали покойников.

– Чего надо? – спросил Ванька, сразу осипнув. – Говори, я тебе все достану…

– Ты на что намекал? – ответил Безменов.

– О чем ты?

– На майдане… только что. Выкладывай, Ванька, как я красную звезду на красный крест переделал?

– Да отпусти ты меня, господи! – взмолился Ванька Кладов. – Язык мой – враг мой, ляпну, бывает, что-либо не подумав.

– Не крутись! – И Безменов ткнул его револьвером в лоб.

Ванька со страху выложил все, что знал. Оказывается, через трубу вентиляции на посыльной «Соколице» лейтенант Милевский (приятель Ваньки) подслушал собрание матросов в жилой палубе.

– О чем собрание? – спросил Безменов.