– Тихо! – гаркнул Миллер. – Есть еще два портфеля для эсеров.

– Какие?

– Первый – в кабинете народного просвещения.

– А второй?

– Агитации и пропаганды! Ваше красноречие не пропадет даром!

Поднялся над залом матерый эсерище, весь в коже.

– Не брать портфелей у диктатора Миллера! – заорал свирепо. – Кто возьмет – того прихлопну именем партии. Входя в правительство, мы тем самым делаемся ответственными за все то, что творилось на севере за годы интервенции и диктатуры… Вашей диктатуры, генерал Миллер!

– Одну минутку, – сказал Миллер. – Я сейчас… одну минутку!

Он проскочил за сцену, налил в стакан коньяку, выпил его без закуски и вылетел обратно на трибуну.

– Итак, – сказал Миллер, освеженный, – я вас слушаю… В чем вы, господа, смеете меня обвинять?

– Мы требуем…

– Чего? – рявкал сверху Миллер. – Разве я поступил с вами неблагородно? Разве не я предоставил три корабля для ваших семей? Разве не я открыл эмиссионные кассы? Чего вы можете требовать от меня, когда армия по пояс в снегу, корабли во льду до ватерлинии, а большевики уже стучатся в Плесецкую? Я знаю: если бы я побеждал армию большевиков, вы бы меня не обвиняли тогда в диктатуре… Впрочем, одну минутку, я сейчас!…

Миллер опять ненадолго выскочил за сцену.

– Лейтенант Басалаго, – велел он, отхлебывая коньяку, – пока я там лаюсь с этими господами демократами, срочно собирайте сюда офицеров чаплинского вероисповедания… Я остаюсь папой по-прежнему, и этому святому собору мы свернем шею!

Закусив как следует, он снова рванулся на трибуну.

– В чем вы можете упрекать меня, если я не царь, не бог и не земский начальник? Сейчас, когда даже прославленные в битвах шенкурята разбегаются по своим бабам, когда все колеблется… Вы! Знаю я ваши лжепатриотические потуги: критикуя меня, вы вколачиваете клин между мною и народом. Вы на критике власти желаете приобрести себе политический капитал? Не выйдет, товарищи!..

Генерал Миллер давал последнее свое сражение. Честь ему и слава: он удержал за собой позицию власти, пока не прибыло подкрепление. Собирались офицеры-чаплинцы, мрачные. Недавно они насквозь прострелили одного «министра» области и сейчас снова расстегивают кобуры, – решительные люди… Глядя на них, Евгений Карлович тоже тянется к кобуре, но рука генерала (пардон) нащупывает мяконькую туалетную бумажку. Хорошо, что не успел вынуть, вот была бы потеха!..

– Уберем оружие, братья и сестры, – говорит он миролюбиво, – теперь я буду требовать… теперь я буду обвинять… Да, я обвиняю вас в преступном разгильдяйстве, лжедемократии и плутократии. Или вы разбираете портфели министерских кабинетов подобру-поздорову, или…

Тут от самых дверей раздался истошный выкрик:

– Восстал третий полк!

Стало тихо-тихо… Земцы быстро сотворили молитву.

– Доболтались? – просипел Миллер…

Нет худа без добра. Вот теперь, когда восстал третий полк, теперь договорились, и эсеры дружно приняли резолюцию, которая осуждала «революционные методы борьбы». Евгений Карлович тоже не стал выламываться и согласился кое-кого из тюрьмы выпустить, чтобы амнистированные тут же (трезво и смело) включились в общую работу по укреплению единого фронта.