– Не обращайте внимания, – посоветовал генерал-губернатор, с аппетитом поглощая уху. – Эти Эллен и Дилакторский, словно малые дети, всегда стреляют не вовремя…

Брамсон оставил ложку и, сказав:

– Прошу прощения… – стремительно вышел.

Он вышел, даже не накинув пальто, огляделся и быстрыми шагами делового человека – прямо на борт парохода «Строитель». Здесь, кажется, было спокойно, и он вежливо попросил капитана:

– Милейший, добросьте-ка меня до Александровска…

Где-то там стреляли, где-то там осталась Матильда Ивановна (усатая Брамсиха, подло ему изменявшая), а впереди лежал фиорд, как всегда широкий, и – Александровск… Дальше, за Кильдинским плесом, следовал разгул океана – Европа!

Об этом знал и Ермолаев, оставшийся над тарелкой с ухой, которую он не доел. Эта уха была его последней в жизни…

– Алло! – кричал он в трубку телефона. – Это вы, поручик?

Эллен ответил ему.

– «Строитель» ушел с подлецом Брамсоном… только что!

– Как ушел? Куда? Только что сидел у меня за столом…

– Пробивайтесь с оружием в сторону «Ломоносова»! – кричал Эллен. – Я прикрою вас из окна «тридцатки» своими пулеметами!

– Где Дилакторский?

– Не знаю…

– Что происходит в Мурманске?

– Не знаю. Но, кажется, уже произошло…

– Да перестаньте! – ответил Ермолаев и велел соединить себя береговым проводом с «Юрасовским».

Вот точный ответ военного дисциплинированного человека:

– Лейтенант Юрасовский, командир эскадренного миноносца «Лейтенант Юрасовский», у аппарата.

– Расшибайте Мурманск из главного калибра, чтобы тут камня на камне не оставалось… Слышите, лейтенант? Разбейте все бараки, разносите вагоны на путях – эту заразу большевизма!

– Так точно, слышу. Я вас понял.

– Повторите!

– Есть развернуть главный калибр на город.

– Вы отвечаете головой.

– Есть отвечаю головой…

Хрустящая салфетка еще торчала из-под ворота мундира, а Ермолаев спешно надевал галоши, тянул на себя тужурку авиатора, повязывал шею шарфом (а салфетку вырвать забыл).

К нему пробилась Зиночка Каратыгина, преданно и нежно поцеловала ему руку.

– Я с вами, – сказала, – я согласна… на «Ломоносов»!

– О чем вы, сударыня?

– «Строитель» ушел, – лепетала Зиночка хорошеньким ротиком. – Остался один «Ломоносов», и я с вами… на всю жизнь. Вы просили меня на коленях, и я… я согласна… ради вас. Оцените!

– Ценю, – сказал Ермолаев, снова срывая трубку. – Это контрразведка? Эллен, это вы?

– Контрразведка слушает, – ответили ему.

– Слава богу… Кто у аппарата? Хасмадуллин?

– У аппарата большевик Павел Безменов… чего надо?

– Где поручик Эллен? – растерялся Ермолаев.

– Где подлец Брамсон? – заорал на него Безменов. – Ты нам своей башкой ответишь, если Брамсон уйдет от нас…

И грохнули трубкой – не стали разговаривать дальше.

Ермолаев повернулся на каблуках, сунул руки в карманы.

– Сударыня, – произнес он, слушая, как трещат выстрелы, – надо же быть благоразумной… Вы еще молоды, а я уже стар для вас. Ты уберешься отсюда или нет? – заорал вдруг, теряя терпение…

В окружении офицеров пробивался к штабу Дилакторский.