—    Ну, Мотя, что у нас новенького? — весело спросил Ев­граф Павлыч, когда сегодня выпил свою порцию квасу.

—    Ничего нового нет… все старое.

—    Ага…

Барин встал и попробовал ущипнуть Матильду Карловну за плечо, но она увернулась и надула свои розовые пухлые губки.

—   А ты мне обещала, Мотя, сегодня узелок…— проговорил барин и захохотал.— Я ведь не забыл и вечерком приду в ваш монастырь.

—    Что другое, а это не забудете,— сердито отвечала Ма­тильда Карловна, помогая барину одеваться.

—   Чья сегодня очередь? — спрашивал барин, поднимая от умывальника свое лицо, покрытое мыльной пеной.

—   Матреша будет…

—    Гм! ничего, только уж худа она очень. Плохо их кор­мишь, Мотя, а я, знаешь, люблю пожирнее… ха-ха!

—    Перестаньте, пожалуйста, вздор городить, а то я уйду.

—    Ну, ну, не сердись… за хороший узелок браслет подарю. Я и то монахам нынче живу.

—    Да, сказывайте… А в город прошлый раз ездили, так целых три дня у этой кержанки кутили. Знаем все.

—   Что же? Кутил… Кержанка славная бабенка.

Умыванье барина представляло довольно сложную церемо­нию и совершалось битых полчаса: в спальне слышалось крях­тенье, фырканье, плеск воды, точно полоскался целый утиный выводок. Вымывшись холодною водой, Евграф Павлыч на­девал бархатный расшитый халат и выходил в свой кабинет, где его уже ожидал графин с водкой,— нужно было попра­виться, и барин опять крякал и вздыхал, точно вез тяже­лый воз.

Кабинет, светлая и высокая комната с письменным) столом посредине, скорее походил на какую-нибудь оружейную пала­ту; все стены были увешаны всевозможным снарядом — ружьями, пистолетами, саблями, кинжалами; в одном углу стояла целая коллекция медвежьих рогатин, в другом — кол­лекция нагаек, у стола — коллекция трубок. Письменный стол был завален, разным дорогим хламом, а чернильница стояла без чернил; бария не любил писать, даже письма за него писа­ла Матильда Карловна. Перед письменным столом, на стене, в тяжелой раме черного дерева, висела голая красавица, напи­санная масляными красками довольно свободно: она только что вышла из воды и отдыхала на какой-то полосатой шкуре, придававшей голому телу теплый колорит. Напротив письмен­ного стола, у самой стены, помещался низкий и широкий диван, сделанный из лосиных рогов; несколько тяжелых кресел крас­ного дерева, шкаф с книгами соблазнительного содержания и небольшое бюро в простенке между окнами дополняли обста­новку. Перед письменным столом и перед диваном лежали две медвежьих шкуры с набитыми головами и распластанными ла­пами; это были охотничьи трофеи Евграфа Павлыча, любив­шего потешить свою удаль с Мишкой.

Из кабинета одни двери вели в спальню, а другие в прием­ную, очень неприглядную, большую комнату, уставленную тя­желой мебелью.

—  А где Ремянников? — спросил Евграф Павлыч, когда вы­пил вторую рюмку.

—    Не знаю… Вы его сами куда-то отпустили,— ответила Матильда Карловна.— Его нет с утра.

—   Ах, да, он уехал по делу. Нужно было…

—    По какому это делу?

—    Ну, по делу… Коренника ищем к тройке: зверя нужно, чтобы рвал и метал.