Нед выпалил грубые слова с мальчишеской непосредственностью. Потом ему стало неудобно. Он слишком недавно стал королем и был слишком сдержанным, чтобы так разговаривать с матерью-королевой.

Изабелла втайне также сильно волновалась о его отце и не стала делать Неду замечание.

— Ты же знаешь, что мой кузен Линкольн занят государственными делами в Лондоне и не может приглядывать за твоим отцом. Ты не веришь Томасу Беркли, не так ли?

— Я верю ему, но его там нет, мадам! Слуга Глаунвилля сказал, что Томас Беркли заболел в Бредли или где-то еще, когда объезжал свои владения. И что он очень настаивал, чтобы я обязательно прочитал стихи отца.

— Наверное, у Беркли опять началась та страшная лихорадка, которую он подхватил, когда ваш отец и Деспенсер держали его в крепости. Но он все равно сумел передать вам стихи.

Изабелла как бы рассуждала вслух сама с собой. Ей нужно было все обдумать. Молодой Беркли был другом Мортимера, он не обязан был любить Эдуарда, но проявил себя настоящим джентльменом и порядочным человеком. Стихи короля вполне могли быть предупреждением, которое он в отчаянии послал своему сыну. И Беркли напоминал, что Нед должен прочитать его стихи, потому что он сам никак не мог помочь низложенному королю.

«Нет, этого не могло быть!» Наверно, она в последнее время стала слишком впечатлительной. Она вспомнила, что часто раньше наблюдала, как Пьер Гавестон и ее супруг сидели, склонив друг к другу головы, и сочиняли легкомысленные оды о разбитом сердце и об умирающем лебеде.

— Не принимайте слова вашего отца всерьез, Нед, — сказала она. — Я тоже нередко получала от него письма, даже более отчаянные, чем это. Я часто писала ему о детях и послала ему теплую одежду. Раз он находится в замке Беркли — с ним все в порядке. Сын мой, вы только вдумайтесь в его стихи. Они прекрасно написаны и хорошо продуманы. Кроме того, они написаны на латыни, а ваш отец не очень хорошо владеет ею. Я была в замке Беркли и могу себе представить, как он сидит у огня в удобной Зале милорда Томаса, на галерее тихо играют музыканты, и у его ног лежат отличные гончие.

Нарисовав такую мирную картинку, она сама перестала волноваться, взяла пергамент своими тонкими унизанными кольцами пальцами и с насмешливой улыбкой передала его сыну.

— Нет, нет, Нед! Твой отец, который жестоко расправился с моим милым дядей Ланкастером, слишком любит и жалеет себя!

ГЛАВА 29

В течение долгого жаркого дня люди беспокойно бродили по улицам, радовались и смеялись, плакали и махали руками, выкрикивали приветствия. Багажные повозки грохотали по лондонскому мосту. Они прибывали из вновь присоединенного округа Саутварк на речной стороне Суррея. Отряды солдат собирались в открытом поле к северу от Лодерсгейт. Хотя после возвращения королевы все так надеялись на мир, он сохранился ненадолго, и теперь солдатам приходилось готовиться к походу, чтобы отогнать дерзких шотландцев от постоянно нарушаемой границы.

Наконец погас круглый красный шар сентябрьского солнца, прозвучал сигнал отхода ко сну и приказ тушить огни и свечи. В Вестминстере дамы королевы покинули ее спальню. Они знали, что сейчас появится ее любовник, Мортимер, который с присущей ему бесцеремонностью теперь не делал из этого секрета!

Они не видели друг друга с самого утра, каждый из них был занят делами, и сейчас они взволнованно вглядывались друг в друга. Наконец-то можно было сбросить маски, за которыми они старательно скрывали лица на людях.

— Вы слышали, что Эдуарду удалось отправить обращение к Папе Римскому? — спросил ее Мортимер, который весь день ждал возможности обсудить с ней эту проблему.

По выражению ее лица можно было с уверенностью сказать, что ей это известно.