Глава семейства повернулся к иконостасу, прочитал молитву о насущном хлебе. После чего широко перекрестился, зорко следя за тем, чтобы все повторили за ним его движения, потом чинно уселся во главе стола, показывая, чтобы садились остальные.

Авдотья, младшая невестка, внесла на белом рушнике черный каравай с тесаком. Нестор положил хлеб на стол, перекрестил его и принялся разрезать длинными ломтями. Отрезав первый ломоть, жадно прильнул к нему ноздрями, и втянул хлебный дух. Потом начал раздавать по старшинству: вначале беззубой старухе Леонтьевне, сидевшей на печи, потом старшему сыну Лексашке. Каждый получивший ломоть жадно кусал его, начиная чавкать, стараясь не уронить ни крошки.

Невестка тем временем достала ухватом из печи чугунок с полбяной похлебкой, поставила на средину стола. Нестор потянулся деревянной ложкой к чугунку, зачерпнул, попробовал, одобрительно кивнул. Вскоре к чугунку потянулись остальные, начали хлюпать, цурскать… Чтобы с ложек не капало, снизу поддерживали хлебом.

В самый разгар обеда за окнами раздался стук копыт.

– Кого принесла нечистая? – Отец семейства бросил недовольный взгляд на окна. Невестка тем временем метнулась в сени, успела крикнуть:

– Лубнин Петр, брат ваш, тятенька… Никак прискакал, да не один – две подводы с ним, вроде как…

Вскоре в дверях показался сам Петр Фомич.

– Хлеб да соль вашему дому, – густо пробасил гость, перекрестившись и поклонившись. – Извиняйте, православные, что нарушаю обедню. Можно тебя, Нестор, на несколько слов, дело не терпит промедления.

Нестор утер рушником усы и бороду, неспешно вышел на крыльцо. Кинув полотенце на плечо, посмотрел из под седых бровей на брата, на подводы с мешками, на взмыленных коней и бородатых мужиков рядом с телегами.

– Здравствуй, Петр, что стряслось? Да на тебе лица нет, как я погляжу… Кто тебя так загонял?

– Раскулачивать меня вчерась под вечер пожаловали. Сукины дети! Уполномоченные, понимашь… Да Гришка Храп помешал, вовремя успел. Ежели б не он – все! Жаль, убили его…

– Гришаню убили? – нахмурился Нестор, опустил голову. – Кто теперича заместо него в лесу командовать будет?

– Замену нашли, говорят… Правда, сам не видал, врать не стану.

– Уж не Федька ли Чепцов? Я слышал, он в леса подался.

– Может и он… Токмо вряд ли… Кличка у нового атамана – Циклоп. Одноглазый, стало быть.

– Первый раз таку слышу. Жаль Гришаню.

– Так и коммунаров многих постреляли, дома ихние пожгли. В общем, в Огурдино пожары… Заварушка дай бог! Но, сдается мне, успели они коннонарочного послать в Коротково, мы не догнали, не перехватили.

– Тьфу, раззявы! – Нестор стукнул кулаком по косяку. – Сейчас заявится конная милиция… Разбирательства будут чинить, по лесам шастать гонять.

– Уже наверняка заявилась, – Лубнин младший подошел к дождевой бочке, зачерпнул кофшом воды и принялся жадно пить.

– Как я понял, ты мешки с зерном привез? А с амбаром что?

– Подожгли амбар, огонь до небес полыхал, – пояснил Петр, оторвавшись от ковша. – Коммунаров много положили. А зерно надобно у тебя сховать… Помнится, сарай у тебя с погребом вроде как. Схоронить надобно до поры, авось, сюда не сунутся. Как считашь?

– Хвоста за вами нет? – насторожился Нестор.

– Нет, уж мы попетляли под утро…

– Лады, разгружайте, – кивнул хозяин хутора, взглянув на окошки, к которым прильнуди его домочадцы. Он погрозил им кулаком: – Я вот вам! Ужель все съели? Я приду – проверю. Сикорка!

Конюх бегом кинулся из за дома к хозяину.

– Я здесь, батюшка…

– Лошадей в тепло, напоить, мешки в сарай, мужиков, опосля как разгрузят, накормить.