Миг – и все исчезло.

Глухой удар приземлившегося тела и быстро удаляющиеся шаги – звуки, донесшиеся до ушей Федора, почему то успокоили. Таинственный свидетель явно убегал прочь, причем убегал без сундука – в чердачное окошко его никак не протиснуть. Стало быть, одноглазый не нашел его.

Еще бы! Он спрятан справа, а правого глаза у бедняги как раз и нет! Грешно радоваться этому, но Федор ликовал.

Осторожно высунувшись из окошка, во дворе никого не заметил. Лишь примятая трава у калитки говорила о таинственном визитере. Федор почесал затылок: он бы не допрыгнул через забор сразу на траву… Даже если очень оттолкнуться. Это ж какой силушкой и ловкостью надо обладать, чтоб на забор не напороться! Этот одноглазый – он что, гимнаст из цирка?

Потом проверил сундук – таракановские сокровища были на месте, под соломой. Но что то подсказывало ему, что солома разворошена.

Выйдя в огород, Федор добежал до противоположного забора, там осмотрелся, перемахнул через него, метнулся к калитке, там перевел дух, и, не заметив ничего подозрительного, спокойно направился тропинкой к околице.

Из попадавшихся навстречу односельчан кто то здоровался, но большинство стремилось перейти на другую сторону, а то и поворачивали назад, чтобы с ним не встречаться.

Постоял возле сгоревшего амбара, посочувствовал другим погорельцам, сиротливо суетившимся возле своих пепелищ. В мрачных чувствах спустился к Коньве, уселся на ветерке.

Надо же, как чудно получается: в доме Емельяновны два одинаковых сундука: один в избе, другой припрятан на чердаке. О втором, что на чердаке, хозяйка не подозревает. Вот бы поменять их местами! Что будет? Скоро ли обнаружит подмену, как часто открывает она свой сундук?

Кто этот одноглазый преследователь? Что, если он убедился, что сундук спрятан на чердаке, а придет за ним в другое время?!

Неожиданно сзади раздался стук копыт. Федор кое как успел скрыться под опрокинутой лодкой. В следующую минуту на берег выехали два всадника, на веревках таща за собой связанного окровавленного усатого красноармейца, который еле держался на ногах. Судя по фуражке со звездой, кожанке, расстегнутой кобуре и хромовым сапогам, красноармеец был в офицерском звании. Один из всадников спешился.

Наблюдая в щелочку за происходящим, Федор вытащил пистолет.

– Что, большевичок, комиссарское отродье, – спешившийся с размаха пнул пленника по ребрам сапогом. – Настал черед расплачиваться. Это ведь ты сгноил моего брата Ваньку Калиту в ГПУ. У у у, гнида!

Следующий удар пришелся в живот.

Сплюнув кровь, пленник упал на колени, посмотрел на того, кто его бил и улыбнулся кровавым ртом:

– Меня вы можете замучить до смерти, можете просто убить… Но недолго осталось вам топтать землю. В Огурдино скоро прибудет конный отряд ГПУ, и вам не поздоровится. К стенке поставят…

– Пусть сначала поймают, – перебил его второй конвоир, также спешившийся и подошедший к пленнику. – Думаешь, Гришаню Храпа прикончили, так и некому вас, красную падаль, душить? Комиссарье вонючее! На смену Гришке пришел достойный хлопец, ты ни за что не догадаешься – кто это! Он нас и прислал, чтоб мы тебя перехватили. И вовремя!

– И кто это? Все равно ведь прикончите, – то и дело сплевывая кровь, прохрипел комиссар. – Назови мне его имя, перед смертью то, один черт…

– Не велел он говорить, – заметил первый, почесав затылок. – Строго настрого запретил. Но, так и быть, воля умирающего…

– Заткнись! – рявкнул второй, когда первый уже раскрыл рот, чтоб сказать. – Болтун хренов! Тебе что было приказано?!

– Дак перед смертушкой же, – растерялся первый, потом, махнув рукой, пошел на попятную.