Оллин, работая хвостом, аккуратно обогнул это странное захоронение, поднялся чуть выше к поверхности. Кажется, где-то над водой кричали. Даже не так: многоголосый вой толпы просочился сквозь темную спокойную воду, неприятно резал слух.

И в тот миг, когда он уже собирался всплыть, чтобы подышать, в озеро с громким плеском что-то упало.

Что-то… мешок. Большой бесформенный мешок, буквально взорвавшийся серебристыми пузырьками воздуха.

Оллин нырнул глубже, уворачиваясь. Мешок судорожно дергался, от него по воде расходился странный запах, щекочущий обоняние. От запаха этого перед глазами все подернулось розоватой пеленой, а под ребрами жарко лизнуло пламенем. И уже со следующим ударом сердца он ощутил, как тело наливается сладковатой жутью. Она словно скрутила его путами, не давая двинуться. В сознании, проворачиваясь раскаленным прутом, медленно рождалось понимание того, что — или, вернее, кто был в мешке.

Оллин узнал аромат.

Нет, только не так. Почему? Что она им сделала? Да и что могла сделать тощая слабая девчонка?

Плевать.

Он рванул к мешку, схватил его зубами и поволок к берегу, тому, где лес почти сползал на кромку воды, где никто не заметит их. Еще ни разу Оллин не плавал так. Задыхаясь, работая лапами и хвостом. Перед глазами темнело от нехватки кислорода, еще немного, и он сам камнем пойдет ко дну… Но все же доплыл. Выдрался из ледяных объятий проклятого озера, выхватывая тяжелый мешок так, как выхватывал бы его у самой смерти, располосовал мешковину, освобождая голову несчастной. На траву плеснуло водой.

Да, это была она. Его куколка, прекрасная незнакомка из леса. Светлые волосы облепили бледное до синевы лицо, но Оллину даже не нужно было ее видеть, ему хватало запаха.

Она не шевелилась. Глаза были закрыты.

Рыкнув, Оллин свернулся клубком, загнал аватара внутрь. И, поднявшись уже человеком, подхватил человечку, дернул ее наверх, перекидывая грудью через колено, выбивая из нее ту воду, которая могла быть в легких. Он даже не сразу понял, что она совершенно обнажена. Лишь выдохнул с облегчением, когда тонкое тело дернулось в его руках и женщина зашлась кашлем, извергая из себя ледяную воду.

— Все хорошо, все, — бормотал он, гладя ее по волосам, — ты жива, а это главное.

Его медленно охватывала тупая, тянущая боль, она растекалась по всему телу. Надоедливая и вязкая, взялась неведомо откуда и уходить не собиралась. Но он не хотел думать об этом сейчас.

Оллин прижал женщину спиной к своей груди. Кожа ее была такой холодной, и сердце билось так неровно, что снова накатил панический страх — а вдруг она умрет вот так, у него на руках?

— Только живи, — пробормотал он, морщась от непроходящей боли, — все будет хорошо.

Запустив пальцы в мокрые спутанные волосы, Оллин бездумно массировал пальцами ее затылок. И почти застонал в голос, сообразив, что женщина связана по рукам и ногам, а он об этом и думать забыл.

— Сейчас я тебя развяжу, — проговорил он ей на ухо, — сейчас…

Но она вдруг обмякла, голова упала на грудь.

Оллин глубоко вздохнул, пощупал пульс у нее на шее — он был такой быстрый и слабенький, словно сердце несчастной было не в силах гонять по телу кровь.

— Ну хорошо, — пробормотал он растерянно, — тогда мы вернемся на корабль.

…Было еще кое-что, заставившее Оллина насторожиться.

Когда женщина потеряла сознание, та необъяснимая вязкая боль отпустила его. Исчезла так же внезапно, как и появилась.

* * *

До корабля Оллин добирался, снова обернувшись.