— Брат…

Едва держась на ногах, Идрис прорычал:

— Замолчи, собака, сукин сын! Ты мне не брат! И твой отец мне не отец! Я обрушу этот дом на ваши головы.

Стараясь смягчить его, Адхам сказал:

— Но ты самый благородный и достойный из сынов этого дома.

Идрис издевательски захохотал и крикнул:

— Ты зачем пришел, сын рабыни? Возвращайся к своей матери, скажи ей, чтоб убиралась в подвал, к слугам.

Не меняя тона, Адхам продолжал:

— Не поддавайся гневу. Не отвергай того, кто желает тебе добра.

— Будь проклят дом, где хорошо живется лишь трусам, макающим свой кусок в похлебку унижения и боготворящим того, кто ими помыкает. Я не вернусь в дом, где ты — начальник. Скажи своему отцу, что я живу в пустыне, из которой вышел он. Я стал таким же разбойником, каким был когда–то Габалауи, таким же буйным и неистовым грешником, каков он до сих пор. И повсюду, где я буду творить зло, на меня будут указывать пальцем и говорить: «Сын Габалауи». Я вываляю ваше имя в грязи, воры, мнящие себя господами.

Адхам воскликнул умоляюще:

— Брат, опомнись. Подумай, что ты говоришь. Ты своими руками закрываешь себе путь к возвращению. Я обещаю тебе, что все будет по–прежнему.

Идрис, спотыкаясь, сделал несколько шагов по направлению к Адхаму.

— Во имя чего ты обещаешь это, сын рабыни?

С опаской поглядывая на приближающегося Идриса, Адхам ответил:

— Во имя братства!

— Братства! Ты вышвырнул его в первую же помойную яму, которая встретилась на пути.

С горьким упреком Адхам сказал:

— Раньше я слышал от тебя только ласковые слова.

— Твой тиран–отец научил меня говорить правду.

— Я не хочу, чтобы люди видели тебя в таком состоянии. Идрис снова насмешливо захохотал:

— Каждый день они будут видеть меня еще в худшем. Благодаря мне вас будут преследовать позор, скандалы и преступления. Твой отец прогнал меня, не терзаясь угрызениями совести, он поплатится за это.

Идрис бросился на Адхама. Тот быстро увернулся, и, не успей Идрис опереться о стену, он оказался бы на земле. Задыхаясь от ярости, он искал какой–нибудь камень. Адхам побежал к воротам и скрылся за ними. Глаза его были полны слез. А за стеной раздавались крики Идриса. Адхам обернулся к дому и через открытую дверь нижнего зала заметил отца. Потрясенный случившимся, он даже забыл свой страх перед отцом и кинулся к нему. Габалауи равнодушно скользнул по нему взглядом. Его гигантская фигура, мощные плечи четко вырисовывались на фоне михраба, вделанного в стену. Адхам склонил голову перед отцом:

— Мир тебе…

Габалауи устремил на сына свой пронзительный взор и произнес голосом, от которого Адхам затрепетал:

— Говори, с чем пришел… Адхам мог лишь прошептать:

— Отец, брат Идрис…

Отец прервал его, словно ударил хлыстом:

— Не упоминай при мне этого имени.

И, удаляясь во внутренние покои, закончил:

— Иди работай!

4.

Солнце всходило и заходило над пустыней, а Идрис падал все глубже в пропасть беспутства. Каждый день он вытворял что–нибудь новое. Бродил вокруг дома, осыпая его обитателей грубой бранью, или садился возле ворот в чем мать родила, делая вид, что загорает, и орал во все горло непристойные песни.