— Конечно, Стэфани, если ты никому не дашь открыть рот, как…

Стэфани еще выше подняла свой холеный, загорелый, подбородок. Волосы ее рассыпались прекрасным угрожающим нимбом, а слова просто чеканились, как из драгоценного металла:

— Я никому не затыкаю его.

— Я…

— Говори, если у тебя есть что сказать.

— Прошу извинить, — опять тихо, еле внятно сказала Патриция, — но у него тяжелая фамилия. В моем маленьком кругу все зовут его просто Джонни.

Сидя рядом со Стэфани, Патриция выглядела маленькой миловидной, но серенькой мышкой, а Стэфани — роскошной пантерой, которую все же хотелось приручить адвокату.

— Как вам это нравится, мистер Сэдверборг?

— Что мне должно нравиться?

— Как эти третьесортные людишки именуют моего мужа «Джонни».

— Кто?

— И я должна все это терпеть?!

Тем не менее, Патриция сказала очень мирно:

— Да мы знаем, что вам приходится очень многое терпеть, дорогая…

— Дорогая!?

— … но так устроен мир.

— Мир для нас устроен так, как устроены мы сами. Ваш мир — не мой мир.

— Я согласна…

— Мир каждой женщины — в ее собственной душе.

— … вы правы…

— Послушайте, господин Сэдверборг, я вышла замуж за этого человека. Я впустила его в свой мир, мир, который мое воображение населило героями и святыми. Он первый, который из обыкновенных людей был впущен туда.

— Лучше бы…

— Я приняла его за героя, святого, любовника — все в одном лице.

— … вы этого не делали…

— А кем он оказался на самом деле.

— … дорогая.

— Судите сами.

Сжав кулаки и весь побледнев, Фархшем вскочил со своего кресла, голос его срывался на какой-то дискант:

— Будь я проклят, если потерплю это!

— На, ударь. Покажи ей, как ты нокаутируешь, — в позе мученицы Стэфани встала перед Фархшемом. — Покажи ей, как обращаешься с женщиной.

— Проклятье, — сказал Джон почти шепотом и опустился на кресло, и вся его могучая фигура как-то осунулась, опустилась, как опара. Растерянный, он опустил голову, и она оказалась ниже его, уже казалось, не таких могучих плеч.

Патриция вся подалась к нему, чуть не прислонившись к Стэфани.

— Не надо нервничать, Джонни милый…

— Милый…

— Ты только компрометируешь себя в глазах мистера Сэдверборга. — Голосок Патриции шуршал, как будто рвали газету. Нет, скорее, как газету резали ножом. — По-моему, тебе лучше пойти домой, а мы с ней сами выясним отношения.

Стэфани царственно, но очень осторожно опять опустилась в кресло.

— Потрудитесь не говорить обо мне в третьем лице. Я вам миссис Фархшем, а не местоимение.

— Извините, но…

— Без никаких но.

— … такая фамилия, что язык можно сломать. Мистер Сэдверборг, не находите ли вы, что Джонни лучше пойти домой? Нехорошо, что он сидит здесь и слушает, как мы рассуждаем в его же присутствии.

— Какая забота!

— Кроме того он очень измучен. Он всю ночь не сомкнул глаз.

— Откуда вам это известно, скажите на милость? — Стэфани дернула плечом.

— Неважно откуда.

— Как неважно?

— Известно и все.

Джон Фархшем нашел нужным вмешаться:

— Все было совершенно невинно, Стэфи.