— Да зачем он тебе? — вздохнула Зинька Федоровна. — Стадион все равно ведь никто не финансирует.

— Потому что нет идеи. А когда дадим идею — все появится: и деньги, и поддержка, и понимание.

— Бог в облаке появится, — мудро заметила Зинька Федоровна. — Хочешь, вот и приглашай этого своего…

— Сельсовет не имеет представительских средств.

— А я их имею?

— Ну, тогда… Тогда, Зинька Федоровна, я… на свои собственные… еще комбайнерские…

— Проторгуешься.

— А я на жатву снова к вам на комбайн попрошусь!

Когда даже председатель председателя не хочет понять, то как же жить дальше?

ЗАУХОПОДНОСОР

За время своих переселений и переименований Веселоярск, можно сказать, привык и ко всякого рода советникам, и к консультантам-проектантам, и к эрудитам-ерундитам, — и теперь тут никого и ничем не удивишь. Все воспринимается с надлежащим спокойствием, которое когда-то называли философским, а теперь можно бы именовать веселоярским, и даже когда дезориентированные сторонники дядьки Вновьизбрать подняли панику, что якобы новый голова куда-то улетел, никто не встревожился: может, человеку надо, вот он и полетел. Полетает — да и вернется снова. Летают же герои латиноамериканских и украинских химерных романов, так почему бы и Грише Левенцу тоже не попробовать?

Поэтому никто не удивился еще одному консультанту в Веселоярске, тем более что привезен он был неофициально, без предупреждений и объявлений, актива для встречи и бесед Гриша не созывал, борщ у тетки Наталки не заказывал, вообще не просил ни у кого ни помощи, ни поддержки, ни даже сочувствия. (Последняя фраза упорно выпутывается из ее синтаксического окружения — и что же мы имеем? Забыли про Зиньку Федоровну и все сваливаем на Левенца? К сожалению, такова у него роль и в жизни, и в нашем повествовании.)

Консультанта привез Рекордя. Не следует думать, что он решил покончить со своей ущербностью и статусом тунеядства, — просто для разминки смотался на отцовском «Москвиче» в областной центр и привез того, кого велел ему привезти — не Левенец, нет! — новый преподаватель физкультуры Пшонь.

Он высадил его возле сельсовета, крикнул Грише снизу:

— Вот, привез!

И помчался дальше дармоедствовать, заставив прибывшего ждать Гришу.

Гриша побежал вниз встречать консультанта.

— Какая радость! — закричал он. — Какая честь для нас!

Консультант развел руки и одарил Гришу взглядом и улыбкой наивного разбойника. Дескать, к вашим услугам без остатка.

— Конон Орестович Тавромахиенко, — представился он. — Прошу не удивляться памилии. Означает она: бой быков. Греческое слово — тавромахия. Наверное, предки мои назывались проще: Убейбык. А потом кому-то надоело, заменил на греческую. Имел пантазию человек!

Тут Грише следовало бы заметить, что Конон Орестович не выговаривает звука «ф», заменяя его на «п», так же как его предок заменил когда-то Убейбыка на Тавромахиенко, но дело в том, что Левенцу было не до каких-то там мелочей, — он весь был во власти созерцания этого необычного человека, принадлежавшего, может к редкостнейшим экземплярам человеческой породы.

Ростом Тавромахиенко не поражал, был, можно бы сказать, умеренного роста, зато брал другим. Шея — граненая, как железный столб, плечи — косая сажень, грудь — колесом, кулачищи — гантельно-гранитные, глаза — стальные, в голосе металл. Такими рисуют в учебниках истории древних ассирийцев: руки как ноги, ноги — как руки, не люди, а быки и львы.