— Да в чем же тут должна быть фантазия? — допытывался почти с отчаянием Гриша.

— Пантазией нужно сразу убить, тогда дадут деньги! — притопнул ногой Тавромахиенко. — Какой вам стадион, для чего? Бегать, прыгать, по канату лезть? Кишки будут рвать от смеха! Все теперь бегают, прыгают и лазят без всяких стадионов. Играть в путбол, волейбол, гандбол, баскетбол? Не смешите меня, а то заплачу. Может, вы Москва, Киев, Тбилиси и у вас есть «Динамо», «Спартак», ЦСКА? Нет? И не будет! Значит, как? Надо убивать пантазией! Бгыки у вас есть?

— Во второй бригаде откормочный комплекс для бычков, — подал голос Вновьизбрать, которого уже начинал интересовать этот громогласный мужчина.

— Так чего же вам, глобцы, надо? — радостно закричал Тавромахиенко. Берите бульдозер, ройте землю и стройте не стадион, а то, что называется ареной!

— Что, что? — не понял Гриша.

— Арену!

— Арену? Зачем? Для цирка?

— Для корриды! Для боя бгыков! Вот вам и пантазия!

— То есть как это — для боя быков? — встрепенулся дядька Обелиск, который до сих пор молчал, лишь переводя взгляд то на Гришу, то на консультанта. — Когда быки бьются, их надо разводить. А тут как же получается?

Тавромахиенко даже поморщился от такой необразованности.

— Не бгыки будут биться, глобцы, а бгыков будут бить, то есть убивать на арене. Коррида, как в Испании или Мексике!

— Убивать быков? — дядька Обелиск задвигал по чисто вымытому полу босыми ногами, грозно нахмурив брови на консультанта. — За такие рассуждения надо ликвидировать, как класс, когда мы все силы отдаем для развития животноводства, вы предлагаете убивать быка средь бела дня у всех на глазах — за что и зачем? Без всякой надобности?

Если бы дядька Обелиск читал стихотворение грузинского поэта Шота Нишнианидзе о смерти быка, он привел бы жалобные строки из этого произведения:

Но так ли уж крайне необходимо читать стихи, чтобы доказать кому-то целесообразность своей мысли?

Гриша испугался: что подумает спортивное светило о веселоярцах? Что у всех у них такое прямолинейное мышление, как у дядьки Обелиска? Поэтому он осторожно повел речь о том, что хотя Украина в какой-то мере и тяготеет к Средиземноморью (через Черное море, Босфор и Дарданеллы), но это все-таки не Испания и украинцы не испанцы. Ну, хотя бы не такие шустрые. Испанцев около трехсот лет поджаривали на кострах инквизиторы, а мы не поддавались. Мексиканцев тоже гоняли то конкистадоры, то захватчики-империалисты, вот и появилась в характере суетливость. А нам от чего суетиться? Мы ведь не испанцы и не мексиканцы. Когда мы суетились? Может, кто-нибудь скажет?

Никто такого не мог сказать, даже дядька Вновьизбрать с его непревзойденным опытом. Казалось бы, идея, так неуместно выдвинутая Тавромахиенко, умерла, еще и не родившись. Но консультант не сложил оружия.

— Глобцы, — заворковал он, — вы мне скажите, глобцы, ваше село передовое?

— Да вроде бы, — несмело промолвил Гриша.

Дядька Вновьизбрать был намного решительнее. Ведь разве не он приложил все усилия, чтобы Веселоярск прогремел на всю Украину, а то и дальше?

— Говорится-молвится, — подергал он себя за левую бровь, — Веселоярск не просто передовой, а еще и образцовый по всем статьям!

— Разве я не говорил? — обрадованно воскликнул Тавромахиенко. — Не будь вы такими, разве бы я к вам приехал? Меня на все бгока! Так и рвут, так и рвут! Приезжайте, Конон Орестович, скажите да подскажите, а я все бросил — и к вам. И теперь вижу — не зря.