Он чувствовал себя, как обкурившийся наркоман. Если он не сможет получить разрядку в ближайшее время, то просто выскочит из собственной кожи. А разрядка в его случае могла означать только одно: рассказать Форду все без утайки.
Репортер или нет, Форд был единственным человеком в мире, от которого у Бэррона не было тайн. Дэн не прекращал заботиться о нем – даже тогда, когда уехал, поступив в Северо‑Западный университет. Расстояние не помешало, в частности, прилагать все усилия для того, чтобы Ребекке разрешили остаться в пансионате Святого Франциска, пока ее брат собирал средства, необходимые для лечения. Причем без всякого ворчания и недовольства по отношению к своему другу, из‑за которого, еще будучи мальчишкой, он лишился глаза. Это случилось, когда им было по десять лет и очередным их увлечением стало изготовление самодельных ракет из коротких обрезков труб, начиненных гвоздями и оснащенных петардами для праздничных фейерверков. И вот как‑то раз чрезмерно возбужденный от предвкушения развлечения Джон Бэррон поджег петарды слишком рано. Ракета ринулась вперед, пробила окно соседского гаража, но при этом из нее вылетел один гвоздь, который угодил прямо в зрачок правого глаза Дэна Форда.
Время уже приближалось к двум часам ночи, а в восемь Бэррона ожидали в Паркер‑центре с рапортом о «самоубийстве». Джон нуждался в помощи Дэна Форда, пожалуй, больше, чем когда‑либо в жизни, и отчаянно хотел рассказать ему обо всем, что произошло.
Но не мог.
Бэррон понял это в тот самый момент, когда он вошел в кафе и увидел уже ждавшего его за столиком Форда. Почти сразу до его сознания дошло, что, открывшись перед другом, он поставит его практически в такую же ситуацию, в которой находился сам. Как только Форд обо всем узнает, дружеские чувства в его сердце вступят в противоречие с профессиональным долгом, наверняка одержат над последним верх, и в итоге он станет держать рот на замке. Но именно это молчание и превратит его в фактического соучастника преступления.
То, что Джон собрался уйти из бригады, роли не играло. В настоящее время он все еще оставался полицейским, а учитывая то, что представляла собой бригада и какова была репутация Рыжего Макклэтчи, в случае если правда выплывет наружу, скандал разразится неимоверный и все те, кто имеет к его участникам хотя бы отдаленное отношение, окажутся в центре пристального внимания. Репортеры, прокуроры, законодатели заглянут под каждый камешек, перевернут каждый коврик для ног. А ведь в Лос‑Анджелесе нет ни одного журналиста или детектива, которому не было бы известно о многолетней дружбе, связывающей Форда и Бэррона! Местный телеканал даже посвятил им сюжет, который был показан в шестичасовых новостях.
И не важно, где будет находиться в этот момент сам Бэррон. Учитывая то, что в день, когда в заброшенном многоэтажном гараже из револьвера 22‑го калибра был застрелен Донлан, Бэррон уже работал в бригаде 5–2 и присутствовал там, Форда возьмут в оборот и начнут допрашивать о том, что его друг‑полицейский рассказывал ему об этом инциденте. Если Форд станет увиливать от ответов, это насторожит следователей, и вот тогда его, вне всяких сомнений, вызовут официально и заставят отвечать на те же вопросы под присягой. Бэррон знал своего друга слишком хорошо, чтобы предположить, что тот расскажет хоть что‑нибудь. Дэн будет готов пойти даже на лжесвидетельство, если же он воспользуется пятой поправкой, то это будет равносильно признанию вины. Так или иначе, его карьера, его привычная жизнь, его будущее – абсолютно все полетит под откос.
Итак, оставалось только одно: раскрыть Форду только ту информацию, которую тот у него просил, а потом, сославшись на то, что ему необходимо отоспаться, закончить вечер как можно скорее, попросив официантку, чтобы та принесла счет.
– Расскажи мне о Донлане.
– Что? – вздрогнул Бэррон.
Форд отложил в сторону блокнот и буравил его взглядом сквозь стекла своих очков. |