И только когда мы были в ста ярдах от земли, этот странный эффект исчез так же внезапно, как и появился. Тарн вновь обрел силы, но остался таким же перепуганным и возбужденным, почти неуправляемым.

    Но затем, к моему удивлению, тарн снова начал подниматься наверх, как бы стремясь вновь набрать ту высоту, с которой его сбросили неведомые силы.

    Раз за разом он упрямо поднимался, но каждый раз происходило одно и то же - он беспомощно падал вниз.

    Сидя на его спине, я ощущал напряжение его мышц и бешеную работу сердца. Но после того, как он достигал определенной высоты, зрение его вдруг затуманивалось и он терял ориентировку в пространстве и координацию движений. Теперь в нем уже не было страха - остался только гнев. Он снова и снова пытался взять невидимый барьер и каждый раз все более яростно.

    Увидев, что все тщетно, я крикнул:

    -  Четвертая!

    Я боялся, что упрямая птица погибнет в борьбе с невидимыми силами, которые преградили нам путь в горы.

    С большой неохотой тарн направился в сторону зеленой долины, которая находилась на расстоянии одной лиги от ярмарки Эн-Кара. Мне показалось, что большие глаза птицы смотрят на меня с осуждением. Почему я не позволил повторить попытку, ведь победа была так близка!

    Я успокаивающе похлопал его, погладил шею, снял с перьев несколько гусениц,

    которые паразитировали на тарнах, и предложил их ему. Некоторое время он топорщил крылья, выражая свое недовольство, но затем сменил гнев на милость и лакомство исчезло у него в клюве.

    То, что случилось со мной, любой гориец, особенно представитель низших каст, счел бы проявлением сверхъестественных сил, воли Царствующих Жрецов, но мне такая гипотеза не подходила.

    На тарна, видимо, действовало какое-то излучение, которое лишало его координации движений. Это же излучение препятствовало проникновению в Сардарские Горы огромных тарларионов, которые использовались на Горе в качестве ездовых животных. Я и раньше восхищался Царствующими Жрецами. Теперь я дополнительно убедился, хотя слышал об этом не раз, что в горы можно пройти только пешком.

    Мне было жаль оставлять тарна, но он не мог сопровождать меня.

    Я проговорил с ним примерно час. Это конечно глупо, но я не мог с собой ничего поделать. Затем я похлопал его по клюву и направил голову птицы в сторону полей.

    -  Табук! - сказал я.

    Птица не двинулась с места.

    -  Табук! - повторил я.

    Мне показалось, что птица стыдилась того, что подвела меня и не смогла пролететь к Сардарским Горам. И более того, мне показалось, что тарн знает, что я не собираюсь ждать его здесь.

    Птица беспокойно заерзала и потерлась головой об мою ногу.

    Подвел ли он меня? Не буду ли я презирать его? - безмолвно спрашивала она.

    -  Лети, Убар Небес, - сказал я, - лети.

    И когда я назвал его Убаром Небес, тарн поднял голову, сразу став выше меня на

    целый ярд. Я называл его так, когда мы были вместе на арене и потом, когда летели в небесах.

    Огромная птица отошла от меня на несколько ярдов, но потом обернулась и посмотрела на меня.

    Я показал ей на поля.

    Тарн раскинул крылья, вскрикнул и взмыл в воздух.