— Н-ну извини.

Доктор еще помялся, сказал:

— В общем, через два часа жду. Джинн знает, где мой вигвам. — Он сказал и ушел. Капитан Фролов продолжал лежать на койке, читать свое «выживание». Он много курил, на вопросы практически не отвечал. Вскоре Мукусеев заметал, что и книгу-то он не читает, а просто держит в руках.

В двадцать один тридцать Фролов рывком сел на койке, сунул ноги в разношенные кроссовки и накинул на плечи натовскую куртку цвета хаки:

— Пошли, — сказал он, — док ждет.

Солнце село и темно стало — хоть глаз коли. Все небо было в звездах. Фролов шел очень быстро и неслышно. Оба московских журналиста едва поспевали за ним.

В «вигваме» доктора ярко горели две электрические лампы. Они питались от огромного танкового аккумулятора. За столами сидели полтора десятка мужиков в полевой форме. На столах стояла разномастная посуда, консервы, хлеб и апельсиновый сок «Греко» в идиотских жестяных баночках граммов сто пятьдесят… Когда вошел Фролов, а за ним Мукусеев и Ножкин, все замолчали.

Снова состоялась процедура представления. Скорее, дежурная, потому что все в отряде и так уже узнали, что прилетели два тележурналиста, но Батя велел отправить их обратно.

— Ну-с, прошу садиться, — бодро произнес доктор. Офицеры потеснились. Фролов, Мукусеев и Ножкин сели к столу.

— А теперь, — сказал доктор и внимательно всех осмотрел. — А теперь, господа офицеры, сурпрыз…

Жестом фокусника он извлек из чемоданчика бутылку «столичной». Все загудели… потом док извлек вторую, потом третью. Появление каждой бутылки сопровождалось гулом. Только один Фролов молчал.

— На что особо прошу обратить внимание… — сказал доктор и взял в руки одну бутылку. — На что я прошу обратить внимание, господа офицеры?

— А на что, док? — спросил кто-то.

— Холодная, — торжественно произнес док. — Водка-то холодная!

Все стали трогать бутылки, цокать, качать головой и спрашивать: а как тебе это удалось, Гена? А Гена отвечал: секрет фирмы. Запатентую — разбогатею.

Мукусеев и Ножкин вместе со всеми улыбались. Они пробыли в Афгане почти месяц и отлично понимали, что глоток холодной «столичной» в Москве и этот же глоток в афганской пустыне не одно и то же.

— А теперь, — торжественно сказал док, — главное. — Все замолчали, все замерли в ожидании. А доктор запустил руку в свой чемодан и извлек из него… стеклянную банку с маринованными грибами. По палатке прокатился вздох.

Рыжики! Маринованные рыжики на юго-востоке Афгана… это почти фантастика. Этого вообще не может быть. Но стеклянная литровая банка с желтой жестяной крышкой стояла посреди стола и сверкала в ярком свете двух лампочек. На нее смотрели как на чудо… Маринованные рыжики!

— Может, на Новый год оставим? — неуверенно спросил кто-то.

— До Нового года еще дожить надо, — глухо сказал капитан Фролов… и стало очень тихо. Выстрелила и погасла одна из лампочек. Фролов взял бутылку, сорвал золотистую крышечку. — Давайте… помянем Сашку.

Он налил себе водки в алюминиевый колпачок от фляги, выпил, встал и вышел из палатки.

— Джинн, — окликнул его доктор, но Фролов уже исчез, и только брезентовый полог качнулся…

«Столичная» кончилась враз — что такое три бутылки на двадцать мужиков? «Столичная» кончилась, но появился спирт. Пили аккуратно, сдержанно, но все равно захмелели. Доктор рассказывал про свой отпуск, про то, что в Союзе теперь борьба с пьянством и в его родном Брянске уже огромные очереди за водкой.