Я наполовину нес, наполовину волок ее к выходу. Народ глазел и переговаривался. Сердце тяжело колотилось, но я помнил, что в здании полно полицейских и мы должны убраться отсюда раньше, чем те заинтересуются нами, — иначе всему конец.

Когда мы были уже у дверей, я оглянулся и увидел, что Ник поднялся с пола с помощью дядьки в бейсболке, который что-то серьезно втолковывал ему — наверняка предлагал позвонить адвокату или копам или же просто догнать этого террориста и показать ему, где раки зимуют. У Ника из царапины на щеке обильно текла кровь. Он казался потрясенным, расстроенным, страдающим. Актерствует? Возможно ли такое?

Я вывел Стеф в коридор и повел в сторону главного вестибюля. Та слабо протестовала:

— Билл…

— Я все объясню в машине.

— Я плохо себя чувствую.

— Я знаю. Но, Стеф, нам надо ехать. Прошу тебя, поверь мне, детка. Нам обязательно надо уехать.

— Хорошо, — сказала она. — Хорошо.

Я вывел ее через боковую дверь, стараясь шагать как можно быстрее, но при этом не производить впечатления людей, спасающихся бегством. На улице почти стемнело, повсюду зажглись узорчатые фонари. Когда мы подошли к машине, я прислонил к ней Стеф, доставая ключи. Потом усадил со всей осторожностью.

И только когда захлопнул свою дверцу, до меня дошло, как сильно больна жена. В тусклом белом свете уличных фонарей ее кожа лоснилась от липкой испарины, руки и ноги казались тоненькими, как паучьи лапы, а сама она вся съежилась. Но глаза были живыми и встревоженными, и только ими она походила на мою жену.

— Куда мы едем?

— Пока не знаю, — сказал я. — Посмотрим.

Я сунул ключ в замок зажигания. А потом увидел в зеркале Ника, тот бежал к нам через стоянку.

— Господи боже!

Стеф развернулась на сиденье и тоже увидела его, бегущего с воздетыми руками.

— Что он делает?

— То, за что ему заплатили, — сказал я. — Либо он не в курсе последних событий, либо Баркли передумал и решил, что все-таки не будет делать козла отпущения из меня.

— Баркли? Ты имеешь в виду шерифа Баркли?

— Угу, — проговорил я, давая задний ход.

— Билл, о чем ты говоришь?

Я вспомнил, что она не знает о том, что случилось со мной сегодня, не знает, кто такой или кем был Холлам, не говоря уже об Эмили или Кассандре.

— Я потом объясню.

Машина дернулась назад, разбрызгивая гравий. Я развернулся слишком круто и задел задним бампером чужую машину; раздался скрежет, похожий на крик раненого животного. Выехав на дорожку, я направил машину прямо на человека, стоявшего посреди больничной парковки. Может, у него есть пистолет? Я решил не рисковать, выясняя наверняка. Крикнув Стеф, чтобы та пригнулась, я протянул руку и толкнул ее вниз.

Ник стоял на месте. Я врезался прямо в него. Тот с грохотом прокатился по капоту, ударился в ветровое стекло и свалился на землю с пассажирской стороны.

Я затормозил.

— Он уже поднимается, — сказала Стеф. Она была права. Но двигался он медленно. Это меня вполне устраивало, и я твердо решил закрепить достигнутый успех.

Я побежал к тому месту, где тот барахтался на земле, пытаясь подняться. Ударил его ногой в грудь, снова сбив на землю. За последние десять минут я нанес другим человеческим существам столько ударов, сколько не наносил за всю свою взрослую жизнь, но теперь, кажется, был не в силах остановиться.

Я наступил Нику на руку.

— Попробуешь нас преследовать, и я тебя убью.