От мельтешения деревьев на фоне яркого утреннего солнца меня мутило, я чувствовал себя разбитым, поэтому закрыл глаза. Оказалось, что с закрытыми глазами моей голове нисколько не хуже, чем с открытыми.

Поэтому я немного посидел так.

Глава 27

Это был один из тех снов, когда, очнувшись, обнаруживаешь, что находишься ровно в том самом месте, в котором только что был во сне. Уорнер всегда ненавидел такие сны. Те как будто давали понять, что никакого освобождения не будет, не будет выхода.

Дэвид много раз пытался избежать навязанной схемы. Выпивка, наркотики на время помогают, но потом требуют платы; работа тоже становится способом бегства, но благодаря ей он хотя бы разбогател. Изображать деятельную личность, разыгрывая из себя босса, провидца в деле продвижения компьютерных игр, — любая роль легче настоящей жизни, любая личина, которую он натягивает каждое утро, выходя из дома. Женщины тоже средство — бесконечное разнообразие форм, текстур, запахов… иногда с ними можно забыться.

Встречались такие, с которыми все проходило гладко, но встречались и такие… с которыми все было иначе. Просто на самом деле женщины разные. Он умудрялся хранить их на раздельных полках своего сознания. Обычно. Дэвид давно уже смирился с мыслью, что в реальной жизни выхода нет, однако… Что ему остается в каждом таком случае, кроме как доигрывать до конца?

Во сне он лежал на песке, голова была в тени, а ноги грелись на утреннем солнышке. Небо, на фоне которого он видел свои ноги, было безоблачно голубым, где-то рядом шелестели волны, набегая на берег, и откатывались назад, шурша обломками ракушек. Подбежал шелудивый черный пес; повернул голову, вопросительно глядя на Уорнера, и побежал дальше.

Сначала больше ничего не было, это был мирный сон, но в следующий миг Дэвид понял, что никакой это не сон, а его воспоминания. Он узнал этот пляж. На побережье рядом с Энсенадой — он был там под конец двухнедельного путешествия автостопом по Луизиане, по Техасу, а потом по загорелой Мексике. Много-много лет назад. Путешествовал с подругой. Эта экспедиция должна была продемонстрировать, «какие мы уже взрослые», а закончилась провалом в кромешную тьму.

Да, та поездка.

Уорнер также понял, что от воспоминаний ему неуютно. Кулаки заныли. Его охватило чувство вины и головокружительное предчувствие «что же будет дальше?». Главным образом угнетала зудящая мысль, что он сделал нечто такое, чего делать нельзя, но в то же время она сопровождалась твердой уверенностью, что грядущее событие вызревало где-то внутри его и избегнуть его невозможно.

У некоторых людей гнев просто испаряется. Выплескивается из какого-то источника, а затем потихоньку уносится по трубам и стокам в океан. А у других он снова впитывается в почву, возвращается, находя дорогу к истоку, вскипает и булькает под землей, дожидаясь момента, чтобы выплеснуться снова, на этот раз энергичнее, чем прежде.

Такой гнев никогда ни за что не исчезает и рано или поздно на кого-то выплескивается. Именно так все и происходит.

Испытывал ли он облегчение тогда, когда это наконец-то случалось? Больше чем облегчение — возбуждение, мрачное и жуткое, доводящее до исступления волнение, ощущение, будто приоткрылась дверь, которую никогда уже не закрыть: только не теперь, когда ты наконец увидел, что за ней скрывается, и понял, что тебе всегда будет мало обыденной жизни.

Выпуклость на джинсах явственно говорила «да».

Дэвид снова уронил голову на мягкий песок из времен тридцатилетней давности. Но ведь на этот самый песок он ронял голову каждую ночь с того раза. И неважно, лежал ли он в тот момент на подушке и чья это была подушка, дорогая ли была на ней наволочка… На самом деле он каждый раз опускал голову на тот песок.