Они попали в засаду и их расстреляли в упор. Рядовой Мышка выжил чудом. Малыш прижился в больнице, потому что профессор Гайдуков решил, что ему будет лучше в госпитале, чем в детском доме.
Лара сказала мне и Мышке:
– У барона Штоли нет левой задней лапы, а у Мышки – правой. Но Мышка уже хромает по коридору, а лодырь Штоли валяется на кровати как барон.
Проходившая мимо медсестра Оля оглянулась и громко сказала Ларе:
– Как ты может смеяться над больными? У вас совсем нет совести!
Дело было даже не столько в насмешливых словах Лары, сколько в вызывающе веселом тоне, с которым они были сказаны.
Лара быстро ответила:
– А пошла бы ты, коза пуховая!
Это была единственная грубость Лары, но больше ее никто не трогал…
К моей жене хорошо относился только священник отец Андрей. Наши койки стояли рядом. Никто не знал, почему пожилой священник оказался в военном госпитале. Но, может быть, потому что бывших военных не бывает?..
Каждый день к отцу Андрею приходило множество людей. Врачи терпели это массовое паломничество только потому, что старый священник пользовался гораздо большим авторитетом, чем профессор Гайдуков. Все видели, что профессор явно смущается своего пациента. А однажды я услышал реплику отца Андрея, обращенную к профессору: «…Иди ты на фиг со своими процедурами, Коля! Мне уже семьдесят пять. Сколько Бог даст, столько еще и протяну…»
Сам профессор Гайдуков – убежденный атеист. Это я знаю точно, потому что и у него есть свой маленький бог – скальпель.
Среди посещавших отца Андрея особенно выделялась молодая женщина в черном платке, со строгим лицом на котором тускло светились неподвижные, почти плачущие глаза. Племянницу отца Андрея звали Софья. Она задерживалась в палате дольше остальных. Иногда она выпрашивала у старшей медсестры Натальи Александровны какую-нибудь работу и мыла в коридоре полы.
– А я что могу сделать? – краснея, оправдывалась потом Наталья Александровна перед профессором Гайдуковым. – Матушка Софья не отстает!..
Скрип-скрип, скрип-скрип…
Я люблю смотреть на зимний лес. Правда, в нем столько же белого, как и в больнице. Или даже больше?..
Лара часто приносила отцу Андрею клубничное варенье.
Старый священник хитро улыбался и спрашивал:
– Это чтобы я не похудел, да?..
Рядовой Мышка садился рядом – чаще на кровать отца Андрея – и ждал, пока Лара поднесет к его губам ложку. Малыш закрывал глаза, а улыбка до ушей мешала ему открывать рот.
Как-то раз отец Андрей кивнул на кофточку Лары и спросил:
– Сама сшила?
Лара молча кивнула.
– Все успеваешь, да?..
Лара улыбнулась и пожала плечами.
– Все, все!.. – ответил за нее отец Андрей. – И любить, и рожать, и варить, и стирать. Правильно Мышка сказал, ты – Леактивная Рала. Тебе коня на скаку останавливать незачем – ты на нем пахать будешь.
А когда к отцу Андрею приходила его племянница, он горько вздыхал и говорил:
– А вот и моя Совушка пожаловала.
Софья садилась на стул и принималась рассматривать лицо отца Андрея долгим, измученным взглядом. Возвышенное лицо молодой женщины было похоже на копию какой-нибудь черной, сектантской иконы.
– Были бы силы, подушкой тебя стукнул! – страдал отец Андрей. – Ну, кто тебя сделал такой постной?
Софья тоже любила Рядового Мышку. Но малыш уходил из палаты, как только в ней появлялась Софья.
При этом Мышка громко говорил:
– Пойду в коридор Ралу ждать!
Скрип-скрип, скрип-скрип… Я учился ходить на протезе еще там – в больнице. |