Да и разве мало таких, как она, кому приходится продавать свои гордость и достоинство за пищу и кров. Я хорошо понимала ее проблему. А разве жизнь не может уготовить мне аналогичную судьбу? Кто я? Благородная женщина без средств к существованию. Боже, как же это трудно – выносить благородную нищету! Быть воспитанной, как леди, и образованной, может даже лучше, чем те люди, которым приходится служить... Постоянно думать о том, что тебя держат почти из милости, и жить в неопределенности и забвении...

О, это бывает невыносимо, но, увы, часто, к сожалению, совершенно неизбежно. Бедная, бедная мадемуазель Дюбуа. Она даже не подозревала, какую вызвала во мне жалость... и какие страхи.

– В каждой работе есть свои отрицательные моменты, – пыталась я ее утешить.

– О да, конечно. Но здесь их слишком много...

– Этот замок – настоящая сокровищница.

– Мне кажется, что самое ценное здесь – картины.

– Да, я слышала об этом. – Мой голос прозвучал очень тепло и нежно. Я коснулась рукой полотняной обивки стен комнаты, через которую мы в данный момент проходили. Какая красота!.. Замечательное место, думала я про себя. Но вся эта старина требует постоянного внимания...

Мы вошли в большой зал, спланированный таким образом, чтобы максимально вбирать в себя солнечный свет. Я остановилась, чтобы повнимательней рассмотреть висевшие на стенах гербы. Они не выглядели очень старыми, и я подумала, что, должно быть, под слоем штукатурки могут находиться фрески.

Я вспомнила случай, когда отцу удалось открыть ценнейшую настенную живопись, которая была скрыта от глаз в течение двух веков. Какой был бы триумф, если бы мне посчастливилось сделать подобное открытие! Мой личный успех будет, естественно, на втором плане, да и подумала я о нем только потому, что вспомнила об оказанном мне в замке теплом приеме. Прежде всего это будет торжество самого искусства, как это и должно быть в случае подобных открытий.

– И граф, безусловно, очень гордится своими картинами.

– Я... я не знаю.

– Должно быть... В любом случае он так заботится о художественных ценностях, что решил подвергнуть их внимательному осмотру, а если нужно и реставрации. Вся его сокровищница – наследство. Владеть ею – своего рода привилегия, и необходимо помнить, что искусство – настоящее, мирового значения – не должно принадлежать только одному человеку.

Отец неоднократно говорил мне: «Тот, кому это интересно, возможно, и будет тебя слушать, а тот, кому это неинтересно, будет просто скучать». В данном случае он был абсолютно прав: мадемуазель Дюбуа относилась ко второй категории.

Гувернантка засмеялась, но в ее коротком, рассыпавшемся, как звон колокольчика, смехе не прозвучало ни радости, ни удовольствия.

– Вряд ли господин граф стал бы делиться своими чувствами или мыслями со мной.

– Нет, конечно. Я с вами согласна.

– Послушайте, дорогая, – несколько растерянно пробормотала мадемуазель Дюбуа, – будем надеяться, что я не сбилась с дороги. О нет... Вот наконец мы пришли.

– Мы сейчас находимся почти в центре замка, – заметила я. – Думаю, это самая ранняя по времени часть сооружения. Могу точно сказать, что мы стоим прямо под круглой башней. – Она изумленно посмотрела на меня. – Мой отец по профессии был реставратором старинных замков, – объяснила я ей. – И я многому научилась у него. Мы почти всегда работали вместе.

Мне показалось, что последняя фраза ей почему-то не понравилась, может быть, потому, что все сказанное было прямо противоположно ее собственной натуре.