– Тогда, мне кажется, вам надо немедленно приступать к работе.

– Но нет никакой уверенности в том, что эту работу поручат мне. Я женщина, и поэтому, как видите, не могу считаться способной на такие дела.

– Реставрация действительно не совсем обычное для женщины занятие.

– Вовсе нет. Если у человека есть для этого призвание и талант, то его пол не имеет никакого значения.

Она засмеялась довольно глупым смехом:

– Позвольте не согласиться. Все-таки существует мужская работа и женская работа.

– Есть гувернантки, а есть наставники, не так ли? – Я дала ей понять, что не собираюсь продолжать этот бессмысленный разговор. – Поручат ли мне это дело – полностью зависело от графа. Но если он человек с предрассудками...

Где-то рядом раздался капризный голос:

– Хочу посмотреть на нее! Я же сказала тебе, Нуну, я желаю посмотреть на нее. Костяшке было приказано отвести ее в галерею.

Я взглянула на мадемуазель Дюбуа. Костяшка! Подходящее прозвище.

Негромкий, спокойный голос попытался урезонить юную особу, но тщетно:

– Дай же мне пройти, Нуну! Ты глупая старуха! Уж не думаешь ли ты, что сможешь остановить меня?

Дверь галереи с шумом распахнулась, и в зал влетела девочка. На ней было голубое платье, идеально гармонировавшее с ее распущенными волосами. Красивые темные глаза искрились от удовольствия – скандал был ей по нраву. Даже если бы меня и не предупредили заранее, я могла бы сразу определить, что Женевьева де ла Таль совершенно неуправляема.

Девочка устремила на меня пристальный взгляд, я ответила ей тем же. Она произнесла по-английски:

– Добрый день, мадемуазель.

– Добрый день, мадемуазель, – ответила я в том же тоне.

Кажется, ей это понравилось, и она вошла в галерею. Следом за ней появилась седовласая женщина. Это, конечно, была Нуну, ее няня. Видно, она находилась при девочке с самого ее рождения и, наверное, тоже была повинна в том, что ребенок вырос таким избалованным.

– Так, значит, вы приехали к нам из Англии? – сказала девочка и, не дожидаясь ответа, добавила: – А мы ожидали мужчину.

– Должен был приехать мой отец, но, поскольку он умер, я взяла на себя выполнение его обязательств.

– Я не понимаю, – ответила она.

– Может быть, будем говорить по-французски? – спросила я на ее родном языке.

– Нет, – решительно ответила она. – Я вполне прилично говорю по-английски. Я мадемуазель де ла Таль.

– Понятно. – Я обернулась к пожилой женщине и, улыбнувшись, поздоровалась с ней. – Я нахожу собрание картин великолепным и невероятно интересным, – обратилась я к ней и к мадемуазель Дюбуа, – но совершенно очевидно, что с ними плохо обращались.

Никто из них ничего не ответил, но девочка, явно обеспокоенная тем, что на нее не обращают внимания, грубо сказала:

– Это вас не касается, потому что вам все равно не позволят остаться в замке.

– О, моя дорогая... – прошептала шокированная Нуну.

– И я не буду молчать, если сама этого не захочу. Вот подождите, скоро вернется мой отец!

– Но, Женевьева... – Няня бросила на меня умоляющий взгляд, прося извинить ее подопечную за дурные манеры.

Девочка зло сощурила глаза.

– Может быть, вы полагаете, что сможете остаться здесь, но мой отец...

– Если, – сказала я, – ваш отец ведет себя подобным образом, то ничто в мире не заставит меня остаться в этом доме.

– Говорите по-английски, когда обращаетесь ко мне, мадемуазель.