|
.. а так, как он представляет себе это... как нечто ужасное... греховное. Я хотела заявить ему: «Нет, папа, все это совсем не так. Ты не прав. И лучше бы я никогда тебя не слушала!» О, эта комната, где мы вместе становились на колени и ты молился, чтобы Бог защитил меня от вожделений плоти! Ведь именно поэтому я избегаю его. Я все время продолжаю вспоминать о той ночи накануне моей свадьбы. Почему папа согласился? А потом почти сразу пожалел о данном слове. Я помню, как мы вместе молились после торжественного обеда по случаю подписания брачного контракта, и он сказал: «Дитя мое, лучше бы этого никогда не было». А я спросила: «Почему, папа, все поздравляют меня?» И он ответил: «Это потому, что брак с де ла Талями считается очень удачной партией, но я был бы счастлив, если бы ты провела свою жизнь в непорочности».
Тогда я не поняла и сказала, что постараюсь быть целомудренной женщиной, а он продолжал что-то шептать о вожделениях плоти. А потом в ночь перед церковным венчанием мы снова молились вместе и я была такой несведущей и неопытной. Не знала ничего, что меня ожидало, за исключением того, что это было чем-то постыдным и что мой отец страшно сожалел, что не уберег меня от этого. С этим я и пришла к своему мужу... Но теперь все будет по-другому. Я начала понимать, что папа не прав. Ему вообще не следовало жениться. Он хотел быть монахом. Он уже собирался стать им, но вдруг изменил свои планы и женился на моей маме. Он ненавидел себя за свою слабость, и его монашеское одеяние было самым дорогим для него сокровищем. Он заблуждался, теперь я это знаю. Я могла бы быть счастлива. Я могла бы научиться, как заставить Лотэра любить меня, если бы папа не запугал меня, если бы не внушал мне, что супружеское ложе – это место для прелюбодеяния. Я стараюсь не винить его. Все эти годы я старательно отвращала его от себя болезненно обостренным чувством греха, вынуждая мужа отворачиваться от меня, проводить ночи с другими женщинами. Завтра я поеду в Каррефур и скажу папе, что у меня будет ребенок, и добавлю, что не чувствую никакого стыда, а только гордость, и теперь все будет по-другому... Я не поехала в Каррефур, как обещала себе. Опять начал болеть зуб мудрости. Нуну сказала мне: «Иногда бывает, что у беременной женщины может выпасть зуб. Но ведь к тебе это не относится, да?» Я покраснела, и няня все поняла. Как я могу хранить секреты от Нуну? «Не говори пока никому, ладно? Я ему еще не сказала. Он должен узнать первым, разве нет? – попросила я. – И я хочу сказать папа». Нуну все поняла. Она так хорошо меня знает, знает, как папа заставляет меня молиться, когда я бываю у него. Знает, что папа хотел бы, чтобы я ушла в монастырь, знает, что он думает о браке. Нуну натерла мне десну чесноком и сказала, что скоро станет лучше, а я сидела на скамеечке у ее ног, положив голову ей на колени, как, бывало, делала в детстве. И мы с ней разговаривали. Я рассказала ей о своих мыслях: «Папа был не прав. Он твердил, что брак – это нечто постыдное, и вот из-за меня наш брак стал невыносимым, а мой муж обратился к другим женщинам». «Ты не виновата, – сказала Нуну. – Ты не нарушила ни одной заповеди». «Папа заставил меня ощущать себя нечистой, греховной. А Лотэр посчитал меня холодной. Так было с самого начала. Поэтому мой муж отвернулся от меня. Ему нужна была теплая, любящая, умная женщина». Нуну не согласилась и снова повторила, что я не сделала ничего плохого. Я обвинила ее в том, что она поддерживает папа: «Думаю, что тебе тоже скорее хотелось бы видеть меня в монастыре, чем замужем...» И она этого не отрицала. «Ты тоже считаешь замужество постыдным, Нуну?» – спросила я. Она не отрицала и этого. Мой зуб не проходил, и она дала мне воды с несколькими каплями лауданума и уложила на кушетку в своей комнате. Затем заперла пузырек с настоем в буфете и села рядом со мной. |
