— Я всегда такой.

Джоди услышала, как внизу открылась дверь.

— Пришла. Иди переоденься.

Томми забежал в спальню, на ходу стаскивая однорукавную рубашку. «Я к такому не готов, — думал он. — Мне еще надо поработать над собой, а уж потом меня можно представлять».

Джоди открыла дверь, едва ее мать занесла руку в нее постучать.

— Мама! — В голосе Джоди звучало ровно столько воодушевления, сколько ей было по силам в него вложить. — Ты отлично выглядишь.

Фрэнсес Ивлин Страуд стояла на площадке и смотрела на младшую дочь со сдержанным неодобрением. Низенькая крепенькая женщина во множестве слоев шерсти и шелка под кашемировым пальто цвета яичной скорлупы. Светлые волосы седеют и завиты наружу, прическа отлакирована, в ушах — жемчужные серьги диаметром с шарики для пинг-понга. Брови у нее были выщипаны и нарисованы заново, скулы высокие, подчеркнуты румянами, губы очерчены помадой, а внутри контура накрашены и плотно сжаты. У нее были те же поразительно зеленые глаза, что и у дочери, только в них искрилось осуждение. Некогда она была хорошенькой, но теперь переходила в чистилище тех менопаузальных женщин, которых иначе как интересными не назовешь.

— Могу войти? — произнесла она.

Джоди, осекшись на желании обнять родительницу, уронила руки.

— Конечно, — сказала она, отступая вбок. — Приятно тебя видеть. — Она закрыла за матерью дверь.

Томми выпрыгнул из спальни на кухню в носках и пошел юзом по полу.

— Здрасте, — сказал он.

Джоди поддержала мать за спину. Та от касания дернулась — еле заметно.

— Мама, это Томас Флад. Он писатель. Томми, моя мама, Фрэнсес Страуд.

Томми подошел ближе и протянул руку.

— Приятно познакомиться…

Мать Джоди покрепче сжала сумочку от «Гуччи», после чего заставила себя взять Томми за руку.

— Миссис Страуд, — представилась она, постаравшись уклониться от неприятного звучания ее имени из уст Томми.

Джоди нарушила мгновение неловкости, чтобы тут же перейти к следующему.

— Давай, мам, я тебе пальто повешу? Не хочешь ли присесть?

Фрэнсес Страуд уступила дочери пальто, будто кредитки гоп-стопщику, — словно ей не хотелось знать, куда оно денется, потому что больше никогда она его не увидит.

— Это твой диван? — спросила она, поведя подбородком в сторону футона.

— Присаживайся, мама; мы нальем тебе что-нибудь выпить. У нас есть… — Джоди поняла, что у нее ни малейшего понятия о том, что у них есть. — Что у нас есть, Томми?

Томми не ожидал, что вопросы начнутся так скоро.

— Схожу посмотрю, — ответил он и побежал в кухонный угол. Распахнул дверцу шкафчика. — У нас есть кофе, обычный и без кофеина. — Он порылся за пачками кофе, сахара и молочного порошка. — Есть «Овалтин» и… — Он распахнул дверцу холодильника. — Пиво, молоко, клюквенный сок и еще пиво — пива у нас много… ну, то есть не то чтобы много, но хватит, и еще… — Он открыл ларь морозилки. В щель между замороженными обедами на него посмотрел Пири. Томми захлопнул крышку. — Всё. Больше ничего нет.

— Декаф, пжалста, — не разжимая губ, изрекла Мамаша Страуд. Она повернулась к Джоди, которая, свернув материно кашемировое пальто в ком и швырнув его в угол встроенного гардероба, возвращалась в комнату. — Так ты, значит, бросила работу в «Трансамерике». А сейчас работаешь, дорогая?

Джоди села в плетеное кресло, отгородившись от матери плетеным кофейным столиком.