Джоди ответила:

— Я устроилась в маркетинг. — Солидный ответ. Профессиональный. Полное вранье.

— Могла бы меня предупредить, мне б тогда не было неловко звонить в «Трансамерику» и выслушивать, что тебя уволили.

— Я сама ушла, мама. Меня не увольняли.

Томми, всеми силами желая стать невидимкой, с поклонами проюлил между ними, доставляя декаф, аранжированный на плетеном подносе с сахаром и сухими сливками.

— А вы, мистер Флад, — вы писатель? И что вы пишете?

Томми просиял.

— Я в данное время работаю над рассказом о маленькой девочке, чье детство проходит на Юге. Ее отец на каторге.

— Вы, стало быть, сами с Юга?

— Нет, я из Индианы.

— О, — произнесла она, словно он признался в том, что его воспитали крысы. — И какой университет оканчивали?

— Я, э-э, как бы это сказать, самоучка. Убежден, что личный опыт — лучший педагог. — Томми поймал себя на том, что потеет.

— Понятно, — изрекла она. — И где можно ознакомиться с вашими работами?

— Меня пока не публиковали. — Томми замялся. — Но я этим как раз сейчас занимаюсь, — быстро добавил он.

— Так у вас, значит, есть другая работа. Вы тоже маркетингом занимаетесь?

Джоди не могла не вмешаться — она видела, как от Томми уже валит пар.

— Он управляет «Безопасным способом» в Марине, мама. — Мелкая ложь — пустяк на фоне того гобелена вранья, что она много лет ткала для матери.

Мамаша Страуд обратила скальпель взгляда на дочь.

— Знаешь, Джоди, еще не поздно подать документы в Стэнфорд. Ты будешь чуть постарше остальных абитуриентов, но я подергаю за кое-какие рычаги.

«Вот как она это делает? — спросила себя Джоди. — Как ей удается приходить ко мне домой и всего за несколько минут превращать меня в грязь у себя под ногами? Зачем она так?»

— Мама, мне кажется, я уже переросла школу.

Мамаша Страуд приподняла чашку, словно собираясь отхлебнуть из нее, но помедлила.

— Разумеется, дорогая. Ни к чему пренебрегать карьерой и семьей.

То был внезапный апперкот, исполненный с безукоризненно вежливой жестокостью и отставленным мизинчиком. Джоди ощутила, как в ней что-то опускается — будто катышки цианида в кислоту. Совесть нырнула в люк виселицы и задергалась со сломанной шеей, окончательно и бесповоротно. Джоди пожалела лишь о тех десяти тысячах фраз, которые начинала с «Я люблю свою маму, но…» Их произносишь лишь ради того, чтобы люди не судили тебя и не считали холодной и бесчеловечной. А теперь уже слишком поздно.

Она сказала:

— Вероятно, мама, ты права. Быть может, пойди я в Стэнфорд, я бы поняла, отчего не родилась с унаследованным знанием готовки, уборки, воспитания детей, делания карьеры и поддержания отношений. Мне всегда было интересно — это от недостатка образования или генетический порок?

Но Мамаша Страуд осталась непоколебима.

— Не могу отвечать за генетические особенности твоего отца, дорогая.

Томми был признателен, что внимание Мамаши Страуд отвлеклось от него, но видел: у Джоди сужаются глаза. Ей уже не было больно — она злилась. Хотелось прийти ей на помощь. Хотелось всех помирить. Забиться в угол. Встать в полный рост и надрать задницу. Томми взвесил свою воспитанность против тех анархистов, бунтарей и богоборцев, что были его героями.