Её интересовали не только способы обработки кож, но и административно-финансовая сторона дела. Отец объяснял ей, как брать у банка кредиты и погашать их, Как вести бухгалтерию и расплачиваться с рабочими. Он показал ей, как открывается сейф, и был доволен, когда она с первого раза запомнила последовательность, в которой набирался код замка.

— Я на это смотрю так, — объяснял мистер Эймс жене. — В каждом из нас есть чуток от лукавого. И меня бы только огорчало, если бы мой ребенок не озоровал. А всякое озорство, как я думаю, просто способ дать выход энергии. Если же эту энергию распознать и держать в узде, то, ей-богу, её можно направить в нужное русло.

Кати тем временем приводила в порядок свои вещи: что нужно — заштопала, что нужно — починила.

Однажды в мае она вернулась из школы и сразу уселась за вязанье. Мать готовилась выйти из дома и была уже одета.

— Мне надо на собрание церковного фонда, — сказала миссис Эймс. — На следующей неделе мы проводим аукцион пирогов. Я за него отвечаю. Отец должен завтра платить рабочим, так что, если пойдешь гулять и будешь проходить мимо банка, он просил, чтобы ты взяла там деньги и занесла в мастерскую. Я ему говорила про наше собрание, он знает, что сама я в банк зайти не смогу. — Я с удовольствием схожу, — кивнула Кэти. — Деньги они там уже приготовили, дадут их тебе в мешочке, — на ходу добавила миссис Эймс, торопливо спускаясь с крыльца.

Действовала Кэти быстро, но без суеты. Поверх платья она надела старый передник. Нашла в погребе банку из под варенья с завинчивающейся крышкой и отнесла её в каретный сарай, где хранились инструменты. Поймала во дворе молоденькую курицу, положила её на стоявший в сарае деревянный чурбан, отрубила ей голову, а судорожно дергавшуюся шею нагнула над банкой и держала, пока банка не наполнилась кровью. Потом отнесла ещё трепыхавшуюся курицу на навозную кучу и глубоко закопала. Вернувшись в кухню, вымыла руки, внимательно осмотрела свои чулки и туфли, увидела на носке правой туфли темное пятнышко и стерла его. Потом взглянула на себя в зеркало. Щеки её горели румянцем, глаза сияли, губы были чуть изогнуты в светлой детской улыбке. Выйдя из дома, она спрятала банку с кровью под нижней ступенькой кухонного крыльца. На все это ей после ухода матери потребовалось меньше десяти минут.

Легкой, танцующей походкой Кэти обогнула дом и вышла на улицу. На деревьях уже начали распускаться листья, в палисадниках кое-где желтели первые, ещё редкие одуванчики. Кэти весело шагала к центру города, туда, где находился банк. И такая она была хорошенькая, столько в ней было юной свежести, что люди оборачивались и глядели ей вслед.

Пожар случился около трех часов ночи. Огненный столб взметнулся ввысь, заполыхал, загудел, рухнул и рассыпался — все произошло так быстро, что никто и опомниться не успел. Когда, разматывая на ходу шланг, примчалась добровольная пожарная команда, ничего уже нельзя было сделать, и пожарники лишь поливали крыши соседних домов, чтобы огонь не перекинулся дальше.

Дом Эймсов взорвался, как петарда. Пожарники и горожане, из тех, что сбегаются поглазеть на пожар, вглядывались в озаренные огнем лица, отыскивая супругов Эймс и их дочь. И вдруг все одновременно поняли, что никого из Эймсов здесь нет. Люди смотрели на огромную, рдеющую в темноте клумбу, представляли себе, что под этими углями погребены они сами и их дети — сердце у них сжималось, к горлу подступал комок. Пожарники принялись качать воду и направлять струю на угасающее пламя, словно было ещё не поздно, словно они ещё надеялись кого-то спасти. Страшный слух о том, что вся семья Эймсов сгорела, облетал улицу за улицей.

На рассвете вокруг дымящейся черной кучи столпился весь город. Стоявшие впереди заслонялись руками от пышущего в лицо жира. Пожарники продолжали качать воду, чтобы охладить обуглившиеся обломки.