Израиль Данцигер полулежал в шезлонге в одних купальных трусиках и пляжных сандалиях. Шезлонг стоял в тени смоковницы, но Израиль на всякий случай все равно прикрывал лысину соломенной шляпой. Голый Израиль Данцигер, в сущности, не был уже Израилем Данцигером. Просто маленький худенький человечек с жалким кустиком волос на груди, выпирающими ребрами, узловатыми коленками и руками-спичками. От слишком яркого солнца у него воспалились глаза, а кожа покрылась красными пятнами, несмотря на то что он вылил на себя целую баночку защитного лосьона. Израиль встал, спустился в бассейн, поплескался немного и снова развалился в шезлонге. Он не умел плавать, поэтому просто погружался в бассейн, как в микву. Уже несколько недель он читал и никак не мог дочитать одну тоненькую книжку. Зато каждый день прочитывал еврейскую газету, включая раздел рекламных объявлений.

Он всегда носил с собой карандаш и блокнот и периодически подсчитывал свое состояние, не забывая о доходах от домов в Нью-Йорке и дивидендах, приносимых ему акциями и ценными бумагами. И всякий раз результат этих подсчетов был одним и тем же: денег ему хватило бы, даже если бы он дожил до ста лет. И не ему одному, но и всем его наследникам тоже. Однако в глубине души он до сих пор не мог в это поверить. Как это он сумел сколотить такое состояние? И что ему делать теперь: сидеть в шезлонге и глазеть на небо?

Израиль Данцигер хотел закурить, но вспомнил, что врачи — и то неохотно — разрешили ему курить не больше двух сигар в день. Чтобы заглушить голод и желание курить, Израиль жевал жевательную резинку без сахара. Он нагнулся, сорвал травинку и уставился на нее в задумчивости. Затем перевел взгляд на апельсиновое дерево. Интересно, что бы он сказал, если бы в его родном Парчеве, крохотном местечке в Польше, ему сообщили, что когда-нибудь у него будет собственный дом с апельсиновыми деревьями и кокосовыми пальмами в Америке, на берегу Атлантического океана, в краю вечного лета? Теперь у него все это есть. Что дальше?

Вдруг Израиль Данцигер замер, прислушиваясь. Ему показалось, что в доме звонит телефон. Может, это междугородний звонок из Нью-Йорка? Он вскочил и только тогда понял, что это цикада. Никто и никогда не звонил ему сюда. Кому он нужен? Стоит человеку отойти от дел, он, считай, умер. Израиль Данцигер опять огляделся вокруг. Небо было бледно-голубым, без единого облачка. Высоко-высоко летела птица. Интересно, куда это она летит? Женщины, которые только что лежали на песке, теперь бултыхались в воде. Хотя океанская поверхность была гладкая, словно в озере, они прыгали вверх-вниз, как на волнах. Женщины были жирными, широкоплечими, уродливыми. От них исходило самодовольство, утомляющее мужские души. И вот ради таких паразиток мужчины работают, не щадя сил, и умирают раньше положенного срока?! До недавнего времени Израиль и сам работал на износ. Врачи его предупреждали. Он сплюнул на землю. Хильда вроде бы верная жена, но, умри он, и уже через год она заведет себе нового мужа, и на этот раз повыше ростом.

Но что же ему теперь делать? Построить синагогу, в которую никто не будет ходить? Заказать свиток Торы, который никто не будет читать? Пожертвовать на кибуц, чтобы атеисты практиковали там свободную любовь? В наши дни даже благотворительностью невозможно заниматься. Все пожертвования съедаются секретарями, главами фондов и политиками. До нуждающихся деньги все равно не доходят.

В записной книжке, в которой Израиль Данцигер подсчитывал свой капитал, лежало несколько писем, доставленных сегодня утром. Одно письмо было из Бруклинской иешивы, другое от еврейского поэта, подготовившего к печати очередную книгу стихов, третье от президента дома престарелых, планирующего построить новый корпус.